Революционная народническая организация "Земля и воля" (1876 – 1879 гг.) - [91]
Приводя свидетельство В.Н. Фигнер об отсутствии шансов на восстание в деревне, Плеханов справедливо отмечал, что многие критики деятельности «землевольцев» в крестьянстве прямо ставили вопрос: ведет ли она непосредственно к восстанию или к «партизанской войне?».
«Раз было доказано, что – нет, она объявлялась „простым культуртрегерством“ и подвергалась бесповоротному осуждению. Разочарованные в ней революционеры становились террористами и с гордостью указывали на мнимую практическую плодотворность „террора“ („дезорганизации“)»[688].
Именно бунтари, по словам Плеханова, хотели вести агитацию, опираясь только на непосредственные, ближайшие требования народа, а так как вовлеченный народ сам увеличит объем своих требований, то его дальнейшая программа постепенно определится его последующим положением. Но эти ближайшие требования, как указывал Плеханов, не имели непосредственно-революционного характера (понимание агитации как призыв к немедленному восстанию) и поэтому деятельность в крестьянстве быстро перестала удовлетворять народников. Такие настроения захватили большинство народников и «им в самом деле следовало оставить всякую мысль о „поселении в народе“»[689].
В автобиографической записке, отличающейся большой достоверностью, член Исполнительного Комитета С. Ширяев подчеркивал, что в конце 1878 и начале 1879 гг. все террористические предприятия, устройство демонстраций, ведение типографического дела не только давали возможность участникам узнать друг друга, но и приводили к обособлениям их от других[690].
Другой современник – землеволец Попов также называл 1878 – 1879 годы межевыми столбами предыдущей деятельности (пропаганда идей социализма) и последующей (активно революционная и, наконец, террористическая). Работавшие в деревне чувствовали неудовлетворенность своей деятельностью и те из них, кто не соглашался со сторонниками дезорганизаторской работы, ясно сознавали необходимость создать в деревне что-нибудь крупное, способное поднять революционное настроение наличных сил.
«Но по деревням, – писал Попов, – было разбросано десяток-два лиц, совершенно оторванных от культурного мира. И этот десяток, двадцать человек исключают из своей среды свое центральное бюро и тем ставят себя в невозможное положение»[691].
Петербургские народники – сторонники «политики», по словам Богучарского, напрягали все силы, чтобы не быть обвиняемыми в идейной «измене социальной революции» и делали все, чтобы примирить старые народнические взгляды с необходимостью борьбы за политическую свободу[692]. Но примирить их было очень трудно. К тому же центральный орган землевольцев по-прежнему отстаивал старые народнические идеи, не шел ни на какие уступки «политикам». Всякое признание политической борьбы им отрицалось.
И вот наступил роковой 1879 год. Он открылся уже упоминаемыми выстрелами В. Осинского и Лешерн в Киеве (в январе 1879 г.) и убийством харьковского губернатора Кропоткина (9 марта). Вскоре было совершено покушение на Дрентельна и убийство шпиона Рейнштейна. Непрерывной нитью потянулись суды, ссылки, обыски, аресты. С этого времени начался, по выражению Аптекмана, террористический период землевольческой деятельности.
«Все чуяли, – писал он, – что фактически начинается какой-то поворот в направлении партии, который может привести к тому, что она теперь теоретически отрицает»[693].
Старые народники продолжали звать в народ, но на этот зов мало кто откликался. Как утопающий, по выражению Аптекмана, народники хватались за соломинку, ища спасения в деревне. И борьба эта была не из-за принципа, а за «быть или не быть?»[694].
В конце февраля 1879 г. Аптекман прибыл в Петербург и застал там Александра Михайлова, Квятковского, Тихомирова, Морозова, Плеханова, Зунделевича, Мощенко, Игнатова, Попова. Аптекман указывал, что он был поражен тем, что «деревенщики»: Попов, Плеханов, Мощенко и Игнатов говорили ему о террористических стремлениях нашей администрации и большинства членов редакторской группы. Террористы же уверяли Аптекмана, что они не отступают от прежней программы и все их предприятия решались Советом «Земли и воли», в котором участвовала и «деревенщина», дававшая на все эти предприятия свое согласие.
Борьба нового направления «политиков» со старыми анархическими установками «деревенщиков» нашла свое отражение в землевольческой публицистике. Идейный кризис «Земли и воли» все более проявлялся на страницах ее центрального органа «Земля и воля». Разногласия и борьба в редакции «Земли и воли» особенно обострились после отъезда за границу Кравчинского и ареста Клеменца (февраль 1879 г.). Журнал не только не шел на уступки «политикам», но и замалчивал самое существование «Исполнительного Комитета». Положение внутри «Земли и воли» становилось все более напряженным. По свидетельству Морозова, Плеханов видел тогда все спасение в пропаганде социалистических идей, а Тихомиров стоял за пропаганду и за террор. Все это порождало постоянные столкновения в редакции «Земли и воли».
«Чтобы несколько уладить дело, – писал Морозов, – мне было представлено обществом, по настоянию самого энергичного из его деятелей Александра Михайлова, издавать свой собственный орган под названием „Листок "Земли и воли"“. В нем я мог свободно излагать свои взгляды, а в „Земле и воле“, редактором которой я по-прежнему оставался, я должен был писать лишь статьи, не имеющие отношения к новому способу борьбы»
