Революционная народническая организация "Земля и воля" (1876 – 1879 гг.) - [76]

.

Сами народники правильно характеризовали трудности своей деятельности в народе. Так в женевском издании журнала «Община» было помещено письмо Стефановича, который по свежим следам поселений писал:

«Оседлая форма пребывания в народе требовала с нашей стороны еще больших жертв, приходилось уживаться с массой таких неудобств нравственных и физических, к которым не приучило нас ни воспитание, ни привилегированное положение. На опыте нам пришлось убедиться, что крестьянская среда представляет очень мало элементов, годных для выработки таких социалистов, каких бы мы желали. Сила неблагоприятных социально-экономических условий вековым своим давлением оставила глубокое, трудно изгладимое влияние в народе. Выработка личностей требует долгой, кропотливой работы, а часто и годовая оседлость в одной местности оказывалась невозможной по причине просто полицейской бдительности. При таких условиях многие пришли к мысли, что выработка социалистов горстью людей в миллионной массе народа вносит столько же в его благо, сколько капля воды океана. Все это вместе взятое породило в результате охлаждение к сиденью в народе…»[580].

При всех трудностях деятельности в народе, Стефанович подчеркивал, что

«социалисты, действовавшие в Великороссии и на Украине, убедились в чрезвычайной ненависти народа к дворянству, к чиновничеству, ко всякого рода податям, налогам и солдатчине»[581].

Выясняя причины неудачи деятельности революционеров 70-х годов, В.И. Ленин указывал, что революционная молодежь того времени исходила из ошибочного представления, будто именно «крестьянство» является представителем трудящегося и эксплуатируемого населения, что либеральные народники «крепко ухватились за одну из крупных его ошибок (старого революционного народничества – П.Т.) – непонимание классового антагонизма внутри крестьянства»[582].

После разгрома петербургского центра «Земли и воли», в конце 1878 г. в руководящем ядре «Земли и воли» все больше раздавались голоса – следует ли продолжать работу в деревне. Землевольцы – участники деревенских поселений видели, что

«число желающих итти „в народ“ постепенно уменьшается и что их „поселения“ перестают быть привлекательными для революционной молодежи»[583].

Плеханов впоследствии писал, что бунтарская деятельность в деревне оказалась далеко не такой легкой задачей, как считали ее народники-поселенцы. Идя «в народ», бунтарь ручался за качественную сторону дела (уверен в «бунтарском» настроении массы). Но поселившись в деревне, он под влиянием опыта стал размышлять по другому.

«У него, – писал Плеханов, – возникал такой вопрос: сколько лет мне придется ждать бунта в моей деревне, принимая во внимание, что несколько десятков крестьянских волнений ежегодно приходится на несколько сот тысяч деревень? В ответ получилась довольно-таки большая цифра, погружавшая „бунтаря“ в крайне грустные размышления»[584].

В таких условиях народники-землевольцы, прежде проклинавшие «политику», на деле становились сами политическими агитаторами.

Работая в народе в разнообразных положениях и видах, землевольцы непрестанно пропагандировали революционно-народнические идеи, будили народную мысль, стимулировали народное чувство и волю, создавали атмосферу недовольства, сомнения, критики – подготовляли почву для агитации и организации[585].

В. Фигнер писала:

«Таким образом и я явилась в деревню с вполне революционными задачами (подчеркнуто нами – П.Т.), но по тому, как я вела себя по отношению к крестьянам, как я действовала, я думаю, я не подверглась бы никакому преследованию нигде… В очень скором времени против меня составилась целая лига, во главе которой стояли предводитель дворянства и исправник, а в хвосте – урядник, волостной писарь и т.п… Вокруг меня образовалась полицейско-шпионская атмосфера: меня стали бояться. Крестьяне обходили задворками, чтоб притти ко мне в дом.

Таким образом, не легкомысленное отношение, а горькая необходимость заставила меня отказаться от первоначальных взглядов и вступить на другой путь»[586].

Итак, в начале своей деятельности землевольцы исходили из необходимости предварительной подготовки к открытым революционным действиям, как их понимало общество «Земля и воля», как требовала его программа. Эту необходимость хорошо чувствовали не только Фигнер, но и другие землевольцы. Поэтому Аптекман не без основания называл деятельность свою и своих товарищей «подготовительно-революционной». А правительственные репрессии, ряд провалов на местах из-за обысков и арестов, происходивших в столице, значительно расшатывали ряды «деревенщиков». Именно поэтому в письме из «центра» с вызовом деревенщиков подчеркивалось, что «поневоле приходится смотреть только, как у тебя из-под носа уходят самые счастливые комбинации обстоятельств»[587]. «Деревенщики» вынуждены были бросать насиженные места и уходить в другие, еще неизвестные. При таких обстоятельствах и совершался переход к культурной деятельности. Следует отметить, что этот переход, по свидетельству землевольцев, не сопровождался отказом от нелегальных форм работы, имеющих революционное направление.