Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века - [240]

Однако данный стабилизационный консенсус (противостоящий модернизации) близок к завершению. Показательны данные доклада Института социологии РАН о состоянии российского общества 2018 г. (после президентских выборов): число тех, кто полагает, что необходимы существенные политические и экономические перемены, за последние шесть лет возросло — с 28 % (в 2012 г.) до 56 % (в 2018 г.). В основе лежит негативное отношение к деградации социальной сферы (падение уровня реальных доходов, качества медицинского обслуживания, образования, дорог и т. д.) и ухудшению материального положения. Парадоксален общий вывод: хотя в сравнении с данными 2014 г. общие оценки экономических перспектив улучшились (70 % уверены в возможности обеспечить экономический потенциал для вступления России в пятерку ведущих экономик мира), оценки уровня жизни ухудшились (от 30 до 40 % респондентов сомневаются в возможности увеличения реальных доходов и инфраструктурных преобразований). Это означает, что гражданское общество еще далеко от понимания общей ситуации и осознания собственных интересов, но позволяет сделать вывод о появлении в нем «запроса на перемены»[1913].

Таким образом, доминирующий постсоветский запрос на стабильность — системная реакция общества на крушение государственности в ХХ в. Но содержание этого запроса неодинаково для разных социальных слоев: для одних он выражает неприятие раздражающих изменений вообще (консервативный тип реакции), для других — стремление противостоять внешним вызовам государству, для третьих — сохранить правила игры, установленные в 1990‐е гг., исходя из предположения, что с их пересмотром можно потерять больше, чем приобрести. Сама «стабильность», следовательно, допускает дифференциацию трактовок и в перспективе означает их расхождение. Текущие изменения делают востребованным запрос на перемены, но одновременно ставят проблему того, насколько гражданское общество и элиты способны артикулировать их в сознании, институтах и практической повестке реформ.

Внутренние и внешние факторы в трансформации идеологии республиканизма

Идеология российского республиканизма трансформируется под влиянием как внутренних, так и внешних факторов. Кризис, связанный с глобализацией (конфликт национальных и наднациональных структур), рост международной нестабильности и подъем популизма как мировой феномен — источники усиления консервативного поворота в России. Политический режим легитимирует себя как бастион против внешних негативных тенденций, а свои действия — как защиту национального суверенитета. Этот тренд, провозглашенный в 2008 г., усилился в 2014 г. (кризис на Украине и противостояние с Западом), получив систематическое идеологическое и политико-правовое выражение[1914].

Причины, способствующие соединению внешних и внутренних факторов недемократической мобилизации в общественном сознании: 1) консервативный поворот как мировой тренд, 2) русская политическая традиция (непреодоленность советских стереотипов), 3) недоверие к формальным институтам и перенесение общественных ожиданий на неформальные институты, 4) социальная незащищенность и 5) мистическая вера в силу лидера. К этому следует добавить ошибки Запада в отношении переходных процессов в постсоветской России: ограниченный объем поддержки реформ в 1990‐е гг., рост антироссийских настроений в период их последующего сворачивания, отказ от диалога и переход к политике сдерживания России, использование неадекватных инструментов реагирования (санкции, вопреки их замыслу, способствовали не дестабилизации, но консолидации российского общества вокруг власти). Результат — появление в России особого типа антиевропейской и антилиберальной политической романтики, эклектически сочетающей принципы разных идеологий — «консервативный консенсус»[1915]. Это — общее выражение правого популизма, который имеет специфические особенности в российском контексте.

Данный консервативно-реставрационный тренд в российском республиканизме базируется на изоляционистском и антизападническом тренде в общественном сознании: опираясь на устойчивые стереотипы прошлого и современные вызовы (санкции), он способствует консолидации общества вокруг власти, формированию устойчивого образа врага, мобилизационному типу развития и легитимации власти. Если в 1990‐е гг. в русском общественном сознании превалирующим было мнение о том, что Россия — часть Европы, то в дальнейшем (с начала 2000‐х гг.) ситуация выглядит по-другому. По данным социологических опросов (Института социологии РАН), уже в 2011 г. 2/3 опрошенных считали, что «Россия — особая цивилизация, в ней никогда не привьется западный образ жизни». В текущей перспективе отчуждение от Запада сменилось конфронтацией с ним. По данным фонда Кербера (2016 г.), более половины россиян главным негативным событием новейшей истории видит распад СССР (53 %) и перестали считать себя европейцами (51 %). По данным Левада-Центра (за 2017 г.), доля респондентов, негативно относящихся к США, выросла до 60 %, а к ЕС — до 54 %. Итогом этого сдвига в общественном сознании стала официально провозглашенная смена внешнеполитических приоритетов: с западного направления на восточное, что, по мнению критиков, соответствует стагнационному сценарию