Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века - [238]

В целом данная логика развития (вопреки ряду оппонентов) отнюдь не является подтверждением исключительности российского опыта. Это вполне предсказуемая постреволюционная трансформация Республики, связанная с выходом общества из коммунизма, она завершает революционную стадию изменений реставрационной, в краткосрочной перспективе имеет определенные исторические преимущества, но в длительной перспективе ведет к стагнации и не способствует модернизации.

Общество и государство: каналы обратных связей и их блокирование

Отношения общества и государства в постсоветской России заложены формальными правовыми рамками республиканской системы, но с течением времени они перестают действовать или блокируются. Задача в том, чтобы понять, по каким ключевым направлениям происходит блокировка; возникает она как запрос самого общества или исключительно действий власти (на деле — их взаимоотношение); на какие уступки согласно пойти общество для поддержания стабильности и как власть формулирует общественный запрос в свою пользу.

Первая сторона проблемы — готовность гражданского общества к использованию механизмов «обратной связи». Когда мы говорим о гражданском обществе, необходимо разделить три основных параметра: степень его социальной сформированности, уровень осознания его представителями своей политической идентичности и возможности коммуникации с государственными институтами и элитами. По первому параметру можно констатировать определенный позитивный сдвиг, особенно если учитывать полное подавление гражданского общества в советский период. Современные исследователи говорят о становлении гражданского общества, однако преимущественно в социальной сфере. По второму параметру ситуация выглядит значительно хуже: самосознание представителей гражданского общества отражает его политическую слабость и неэффективность: оно далеко от обобщений стратегического характера. Наконец, третий параметр вообще трудно поддается эмпирическому изучению в силу спорности применения классического западного понятийного инструментария к описанию российской ситуации и связанных с этим трудностей количественных обобщений (количество реально действующих НКО не поддается эмпирической верификации).

Каналы коммуникаций между гражданским обществом и политической властью хорошо известны: это всеобщие выборы на многопартийной основе, эффективный парламентаризм, развитая структура активных НПО, независимые и профессиональные судьи, пользующиеся доверием общества, активные СМИ, доводящие до общества реальную информацию о политическом процессе и дающие его критический анализ (в современном обществе именно пресса обеспечивает необходимые каналы коммуникации и систему обратных связей). Если эти институты по тем или иным причинам перестают работать, возникает потребность в их имитационном воспроизведении. В эту конструкцию вполне вписываются слабый парламентаризм и такие, в сущности, суррогатные институты, как Общественная палата (ставшая механизмом селекции общественных инициатив), общественные приемные (как выражение традиционной патерналистской легитимности), а также напоминающая монархические традиции практика встреч главы государства с представителями «цензовой» общественности (обсуждается лишь вопрос о том, насколько регулярными стали эти встречи, но не сам формат диалога), «прямые линии» общения президента с населением (раскрывающие неэффективность местных институтов власти и реальность управления системой в «ручном режиме»).

Исследование Левада-Центра «Перспективы гражданского общества в России» (2011 г.) констатировало, что гражданское общество «пребывает в неопределенности», а его лидеры — в пессимизме и растерянности. С одной стороны, население не демонстрирует активной вовлеченности в деятельность НКО, с другой — власть стремится сдерживать эту деятельность, используя финансовые ограничения и административное давление. В деятельности каких-либо объединений и некоммерческих организаций, согласно данным опроса, принимает участие не более 4–5 % населения, причем для традиционно более активной молодежи (16–34 лет) эта цифра составляет менее 10 %. В крупных городах и преимущественно среди молодежи отмечается определенный рост гражданской активности, масштабы которой, впрочем, не следует преувеличивать (в основном новые формы самоорганизации в социальной и хозяйственной сфере). В политике власти доминирует установка на недопущение политизации гражданского общества, его организаций и активистов[1909]. Однако сдерживание общественной инициативы ведет к консервации существующих проблем, которые невозможно решить из центра. Не находя выражения в публичной сфере, это накопленное раздражение способно дать негативный кумулятивный эффект в росте протестных настроений (как это имело место в 2012 и отчасти в 2017–2019 гг.).

В российском контексте реализация системы «обратных связей» в узком смысле дает сбои по ключевым направлениям: принцип субсидиарности (дополнительности) не реализуется в силу неготовности общества принять, а государства — уступить административные полномочия регионам, институтам самоуправления или общественным организациям; институт частно-государственного партнерства оказывается блокирован общей патерналистской моделью отношений власти и бизнеса (стремление государства к контролю над бизнес-структурами и неготовность административных структур расстаться даже с частью своих полномочий, что делает нереализуемой концепцию социальной ответственности бизнеса); делегирование полномочий и ответственности неправительственным структурам (аутсорсинг) затруднено не только отсутствием адекватного законодательного регулирования, но и сохранением административных барьеров и общим недоверием к саморегулирующимся организациям. Наконец, даже в тех тесных пределах, где эти нововведения имели место, они редко выходили за рамки неформального партнерства администрации и бизнес-структур, не распространяясь на общественные организации или независимые НПО (значительная доля которых создается и финансируется под эгидой власти и в интересах ее легитимации, а следовательно, они не могут быть признаны автономными). Изменение этой ситуации (в частности, путем освоения новых западных управленческих технологий, перехода от линейной модели к функциональной, отказа административных структур от избыточных функций) далеко от завершения.