Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века - [241]
В этих понятийных рамках выявляется вектор новейших изменений. Происходит последовательное сужение информационного пространства, выстраивается система ограниченного плюрализма (имитационная многопартийность при ослаблении реальной политической конкуренции), идет сворачивание основных конституционных принципов (демократии, федерализма, разделения властей, независимости судебной власти, гарантий политических прав личности), расширяется объем делегированных полномочий исполнительной власти и силовых структур (например, введение разрешительного порядка проведения оппозиционных акций вместо заявительного), меняется соотношение формальных и неформальных практик в сторону усиления последних. Особенность российской ситуации выражается в том, что усиление государственного контроля и подавления (в смысле расширения репрессивных практик) шло без прямого изменения конституции (поправки 2008 и 2014 гг. не являлись радикальным ее пересмотром), но путем ее преобразования — трансформации законодательства и соответствующих правоприменительных практик. Конституционные диспропорции соединились с политическими: ограниченная трактовка плюрализма и политической конкуренции — сворачивание многопартийности путем установления монопольного положения партии власти в центральном и региональных парламентах (квалифицированное большинство после думских выборов 2016 г.); слабость парламентаризма (парламентского контроля за расходованием финансов, парламентской ответственности правительства и полная зависимость его от президента); общее тяготение системы к режиму личной власти. Эрозия правового государства порождает рост недоверия к институтам власти, но последнее не конвертируется в инициативы по созданию нового конституционно-правового порядка[1917].
Ограничением духа республиканских норм следует признать систему конституционных отклонений: существование особых зарезервированных зон, исключений, селективного правосудия, избыточно широкой трактовки административного усмотрения и делегированных полномочий, осуществление которых на практике оказывается вне общественного контроля. Иначе говоря — появление тех встроенных «амортизаторов», которые блокируют прямое действие конституционных принципов и норм или деформируют их применение на практике, способствуя превращению правового государства в административное государство «прямого действия». Практики государственного контроля направлены на ключевые сферы, где продуцируется смысл, — СМИ (независимую журналистику), политическую оппозицию и поддерживающие ее бизнес-структуры, НКО, религиозные и националистические группы, региональные элиты, смену губернаторского корпуса, формирование нового кадрового резерва по принципу лояльности, расширение мер текущего контроля (создание новых вертикальных структур, прокурорский надзор, доверие президента). Текущие инициативы в сфере безопасности — централизация, расширение полномочий и резкое усиление силового блока, беспрецедентное в постсоветской России. Следствием становится сужение публичного пространства, подавление реальной политической конкуренции, ограничение многообразия гражданских инициатив. Завершением данного процесса становится установление системы, характеризующейся сверхцентрализованной структурой власти и управления, воплощенной в институте практически неограниченной президентской власти с персоналистским стилем правления[1918].
Поиск новой республиканской «идентичности» идет по линии отказа от доминирующих ценностей эпохи Ельцина и либеральных преобразований 90‐х гг. ХХ в. — идеологического, культурного и политического плюрализма (в рамках поиска новой «национальной идеологии»), секуляризации (усиление религиозного влияния, вплоть до идей закрепления приоритетной роли РПЦ в конституции), доктрины прав личности (в пользу соборности и коллективистских ценностей), либеральной демократии (поскольку безопасность в этой трактовке выше прав и свобод); движения от разделения властей — к их соединению (апология особой миссии российской государственной власти в российской и мировой перспективе). Все эти теоретические конструкции консервативной политической романтики, известные как доктрина «особого пути», транслируемые СМИ, выступают основой многочисленных предложений по пересмотру действующей Конституции 1993 г. — «ельцинской конституции», которая выступает как уступка ценностям, навязанным Западом, разрыв с «историческими традициями» российской (советской) государственности, источник трудностей современного политического режима. Результатом становится коренной пересмотр смысла и основных ценностей республиканизма — вплоть до отказа от его современных парламентских форм в пользу монархической формы правления или «квазимонархических» субстратов, апеллирующих к восстановлению сильной единоличной власти.
