Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика (сборник) - [4]

– Я, собственно, Гидеон Фелл. Боб Мелсон написал мне о вас, и, как только вы вошли, я тотчас же вас узнал. Да и почему бы нам не выпить бутылочку вина по этому случаю? Даже две бутылки. Одну – для вас, а другую – для меня, вы ведь не станете возражать? Ха-ха-ха! Официант!

У него был властный вид, и покачивался он в кресле, как барон.

– Моя жена, – продолжал доктор Фелл после того, как сделал заказ, которому мог бы позавидовать Гаргантюа, – никогда мне не простила бы, если бы мы разминулись. У нее и так хлопот полон рот: в спальне штукатурка осыпается с потолка, плюс к тому же проблемы с поливалкой для газона, пастор, зашедший к нам, вместо того чтобы ее починить, просто окатил водой мою жену. Ха-хах! Давайте выпьем. Я, правда, не знаю, что это за вино, и, признаться, никогда даже не спрашиваю об этом. С меня достаточно уже того, что это вино.

– Ваше здоровье, сэр.

– Спасибо, мой мальчик. Позвольте мне, – возразил доктор. Он, видимо, собрался сказать что-то важное, озвучить что-нибудь из своих воспоминаний о пребывании в Америке. – Впрочем, ладно. Хах. Значит, вы любимый ассистент Боба Мелсона, не так ли? Припоминаю, вы занимаетесь историей Англии. Планируете стать доктором философии, а затем преподавать?

Рэмпол вдруг почувствовал себя молодым и глупым, хотя взгляд у доктора был добрый. Тед пролепетал что-то нечленораздельное.

– Отлично, – продолжал доктор. – Боб хвалил вас, но сказал, что вы очень впечатлительны. Именно так. Эмм, а я вот возразил, что вам нужно испытать славу. Когда я преподавал в Хаверфорте, мои подопечные, может, и не отличались величайшими познаниями по истории Англии, зато они были в восторге от лекций, в особенности от тех моментов, когда описывались сражения. Я помню, – доктор говорил, а его огромное лицо сияло, словно подсвеченное вечерним солнцем, – как учил их петь застольную песню армии Годфрида Бульонского времен первого крестового похода 1187 года, я сам им подпевал. Они же пели со мной и притоптывали в такт ногами. Но тут вошел странноватый профессор математики, запустив руку в свои волосы. Войдя, он сказал нам (на редкость сдержанный парень), чтобы мы, по возможности, не топали так уж сильно по полу, а то у него, видите ли, там, этажом ниже, доска упала. «Это неприлично, – сказал он. И закряхтел: – Пфф, пффф, кхм». – «Не совсем так, – ответил я, – это “Laus Vini Exercitus Crucis”». – «Черта с два, – сказал он, – вы думаете, я не знаю? “Мы не придем домой до утра”». И мне пришлось разложить ему все по полочкам… Привет, Пейн! – прогремел доктор, махая кому-то салфеткой.

Рэмпол оглянулся и узнал мужчину с трубкой, которого впервые увидел в коридоре своего вагона. На нем уже не было шапки, поэтому обнажился гладко выбритый череп с остатками белых волос, лицо же его казалось вытянутым и коричневым. Он с трудом сохранял равновесие, пошатываясь, выбирал место, куда присесть. Затем остановился у столика и пробурчал что-то невнятное.

– Мистер Пейн, мистер Рэмпол, – представил собеседников Фелл. Пейн перевел взгляд на американца, при этом белки его глаз как бы сверкнули, выразив подозрение.

– Мистер Пейн – наш местный четтерхэмский советник, – пояснил доктор. – Я говорю, Пейн, где ваши люди? Я хотел бы, чтобы юный Старберт пропустил с нами бокальчик-другой.

Тонкая рука Пейна погладила подбородок. Его голос оказался сухим и с хрипотцой, можно было подумать, что каждое слово ему дается с трудом.

– Не прибыли, – ответил коротко тот.

– Эмм. Хех. Не прибыли?

Рэмполу казалось, что от тряски поезда кости Пейна могут попросту рассыпаться. Тот моргнул и продолжил массировать подбородок.

– Нет. Я полагаю, – вновь заговорил Пейн и показал на бутылку вина, – что они уже слишком пьяны. Пожалуй, мистер… эмм… Рэмпол сможет рассказать вам больше. Я уверен, что он и часа не продержался бы в Ведьмином Логове, мне тяжело это представить. Все эти суеверия, связанные с тюрьмой, заставят его держаться подальше. Хотя, конечно, еще не время.

Это, по мнению Рэмпола, было наибольшей чушью из всего, что он когда-либо слышал. «Час в Ведьмином Логове». «Суеверия, связанные с тюрьмой». Да еще этот странный коричневый мужчина с морщинками вокруг носа и бегающими глазами. Взгляд у него такой отрешенный, словно он смотрит не на собеседника, а в окно. Американец почувствовал хмель от вина. Что же это все, черт возьми, может значить?

Он извинился и отодвинул от себя стакан.

Вновь раздался хриплый голос Пейна:

– Я, конечно, могу ошибаться. Но мне кажется, что я видел, как вы беседовали с сестрой мистера Старберта до отправления поезда. Я прав?

– Да, это так, сэр, – ответил американец, сразу чувствуя комок в горле. Он попытался выкрутиться: – Но я не знаком с мистером Старбертом лично.

– А! – воскликнул Пейн. – Ну ладно.

Рэмпол видел, как маленькие пытливые глазки Фелла цепко впились в Пейна, пристально его рассматривая.

– Скажите, Пейн, – отозвался доктор, – он боится встретить кого-нибудь из повешенных, правда?

– Нет, – ответил Пейн. – Простите, джентльмены, но я должен идти обедать.

Глава 2

Поезд вез Рэмпола все дальше вглубь страны. Это был своего рода полет в сумрачные и мистические места, где огни городов и гудки поездов оставались далеко позади. Доктор Фелл больше не возвращался к разговору с Пейном.