Рассказы - [23]

Шрифт
Интервал


На следующее утро, повзрослев, они обсудили грядущие рубежи: «Я кончаю сад, я иду в школу, в первый класс, потом во все другие классы, после школы я пойду в армию, после армии я сделаю свадьбу и стану пожарником (паровозником, мошавником, медсестрой), — тут Ави запнулся, ища, что может быть дальше. У него стали широкие, очень широкие глаза. „А потом я снова стану младенчик!“» — выпалил он и просиял от неожиданности и облегченья. Все подхватились преодолеть запутанное уравнение. Наращивали, красуясь, любя себя, какие-то занебесные сорта учеб, шоферские курсы, университет, наяривали, чтобы в конце прокатиться вот на этом вираже: «А потом я снова буду младенчик!» Они пересказали это все двадцать восемь, двадцать восемь раз замыкая круг, и, набравши дыхание, стартовали по новой. Сказавши, закидывались в экстазе, валясь от смеха, будто выкрикнули себя на заклинательной перекличке, и, стало быть, порция положенного мне счастья обеспечена, я тут, налегке и готов.


После обязательной программы в детском саду, состоящей, в основном, из предвкушений еврейских праздников, рассыпанных изобильно по всем временам года, им предстояла школа, со множеством наглядных пособий, современных, в цвете, на глянцевой бумаге или в компьютерах. Затем в армии приступали к изучению ближнего боя. Инструктор успевал избить, прежде чем они начинали невнятно отвечать. Чтоб их разозлить, он велел раздавать пощечины — но они по-прежнему нелепо улыбались, непонятливые бычки, и только старались закрыться от затрещин.


Надо переломиться, выработать «чувство нападающего», то бишь агрессию.


А потом они получили приказ — войти в лабиринт и уничтожить чудовище. Оно обитало в мягкой прекрасной стране, что за соседним забором, перекидывало щупальца и убивало всякого, не имеющего ножа. В школе дети листали альбом, обозначенный именем соседней страны, полный утонченнейших колонн (дивно вставали на склоне) и рассыпанных на земле, на траве роскошнейших капителей. За морем в синей дали лучилась Греция, а тут играли ее развившиеся формы, и плетения Востока вили нежную по мрамору вязь.


Дети шли с ружьями наперевес среди фонтанов и прекрасно выдуманных вилл. Местные жители кланялись и улыбались — улыбки смыкались за ушами, так что невмочь было глядеть: казалось, сейчас из-за затылков вынырнет мокрый смертный присосок. Жители спешили притянуть свои «мерседесы» к скалам, уступая армии места на дорогах, и все время рассказывали о расчлененной родне. Многажды изнасилованный юноша, хозяин придорожного ресторана, простодушно заголялся, жаждая показать на себе следы насилия. Горы были прошиты тайными тоннелями, как муравьиными ходами. Под школами и мечетями уходили вниз многоярусные хранилища, нафаршированные взрывчаткой, а матрацы в больницах были прослоены залежами патронов — на них почивали больные, потребляя комфорт цивилизаций, расположившихся поодаль к западу, — поставляемый беспошлинно взамен на спанье на матрацах, набитых пульками восточного производства.


Наши дети озирались и порой не могли понять, почему, если уж варятся тут человеческие кости и все про то знают, — почему именно им надо стоять совсем близко и вдыхать тошнотворные запахи, а их сверстники по свободному миру выхлестывают диско и выбирают какие хочешь жизненные впечатления.


Но между тем нащупали они скальное убежище и взвили флаг над его вершиной, бело-голубой. Во всех газетах была фотография: облачное небо, глыбы твердыни А-Буфора, две главы — правительства и армии. Ветер от винта развевал волосы — они только сошли с вертолета, но смотрели вниз, в правый угол (снимок был срезан по грудь). Что-то морщило им лбы и сдавливало глаза — так смотрит человек, вглядываясь, но давит его, давит; то, на что смотрит, давит, и он напрягается изо всех сил, чтоб не раздавило.


(А, знаю, что не вошло в кадр снизу справа, — там на камнях лежали дети, лица открыты, родителям еще не сообщили, — первые минуты после штурма, и тот же ветер гулял и по их волосам и шевелил.)


Да, лабиринт был занят и заснят, и перед всеми обнажились гиблые тайны, но ненависть пронизала все: стены, журчащие ручьи — все было отрава. Даже ребятня, маленькие изнасилованные оборотни[46] с невидящими глазами, — источали яд. Солдаты давали им питье, и, прикасаясь, по одному, по два умирали солдаты.


И так, обученные воинскому делу, оснащенные пуленепробиваемыми жилетами, защитными очками, касками, отсекая присоски — а они все отрастали, — шли дозором. И вот случилось в наших сердцах, будто сами солдаты стали заложниками: пока они там, ни одного из нас щупальце не ухватит.


Тогда матери завопили: доколе? как ни ступи — пропадешь… Лучше все мы будем заложниками в автобусах и гуляньях посреди дня, чем только дети наши, озирающиеся на чужбине.

И тут мы решили навестить их на войне и познакомиться. Ведь мы не успели даже сказать солдату спасибо — так быстро, тихо он вышел. И мы не станем просачиваться, как какие-нибудь оглашенные мамаши, мы — коллективно.


Как это будет негаданно, когда мы нагрянем! Тут-то мы увидим друг друга лицом к лицу.


Я мямлила, что не стоит пока, время не назрело. Вот придет другое время, тогда… Но никак мои дети не могли представить, как дозревает время, где разлеглось оно вальяжно наливающимися боками и зреет себе.


Рекомендуем почитать
Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.


Хулиганы с Мухусской дороги

Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.


Спросите Фанни

Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».


Старинные индейские рассказы

«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».


Женский клуб

Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.


Фонарь на бизань-мачте

Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.