Раминар - [26]

   - Спокойной ночи, пап, - говоря, Эри чувствовал себя марионеткой, которой кто-то открывает и закрывает рот. В голове вертелись совсем другие слова, и голос, хоть убейте, принадлежал не ему.

   Олаф, ничего не заметив, смахнул тряпкой крошки со стола и пожелал хороших снов в ответ.

   "Как бы не так, - злобно прокаркали в голове мысли. - Ни снов тебе, ни покоя этой ночью не будет".

   Лунный свет разлегся на полу двумя косыми четырехугольниками - по форме окна. В отличие от ожиданий Эрикира, запах травы оказался еле уловим, хотя комната простояла запертой с того момента, как все приговоры, связывающие элементы защитного барьера воедино, были прочитаны, а все обереги расставлены по местам. Рука, державшая подсвечник, дрожала. Пламя пяти свечей опасно металось на сквозняке, грозя погаснуть. Странно, но даже, когда юноша запер дверь и поставил канделябр на стол, язычки огня продолжали подрагивать, словно весь воздух пропитался тревогой и волнением Эрикира. На столе рядом с восковыми табличками лежал, отбрасывая медные блики, кухонный топорик. Эри в смущении уставился на него, вообразив, как встречает оборотня, сжимая в кулаке тесак для рубки мяса. Днём, когда уволок его тайком из под носа повара, мысль казалась удачной.

   Вокруг застыла тишина.

   Было боязно даже вздохнуть лишний раз.

   Никогда до этой ночи юноша не испытывал страха перед темнотой - теперь его пугали даже тени, скопившиеся в углах комнаты. Колеблющиеся от неровного света очертания предметов на стенах сплетались в нечто иное, казались странными существами, жмущимися по углам, прячущимися за мебелью. Раньше Эрикир точно знал, что скрыто в темноте. Он чувствовал и мог определить опасность, а угрозой всегда были простые люди. Всякие оборотни и колдуны, с которыми юноше никогда - охранило Небо! - не приходилось встречаться, внушали ему потусторонний ужас. Они были непонятны, незнакомы, непредсказуемы, абсолютно чужды и враждебны привычному миру Эрикира. Это и пугало больше всего. Он не знал, на что способен вчерашний гость, и, сам того не осознавая, приписал ему огромную силу, неодолимую мощь и кошмарную внешность. Портрет был готов и уже начинал оживать - собственное воображение служило Эрикиру плохую службу, нагоняя обессиливающий ужас, грозивший перейти в панику.

   В комнате по-прежнему ворочалась тишина, давила со всех сторон, как будто дом стоял на дне океана под тоннами черной воды. Голова в этом мутном и плотном безмолвии болела похлеще, чем от боя сотен барабанов. Нарочито шаркая тапками по полу, Эри поплелся к стеллажу. Если ему не изменяла память, там должны были валяться свечные огарки, которые он давно забросил туда за ненадобностью - такими бесформенными и жалкими они стали. До мусорного ведра не донес. Стуча коробками, шурша пергаментом и бухая томиками подаренных Каиларой книг,  парень откопал-таки три оплывшие восковые горки с черными длинными фитилями. Когда они разгорелись, в комнате заметно посветлело. Юноша приободрился - или убедил себя в том, что приободрился - отбил пальцами по столу барабанную дробь и, вскинув брови, замычал какую-то нелепицу, отдаленно напоминавшую песню. Звучало все это жалко, но от ненужных мыслей отвлечься помогало.  Только уже на втором куплете голос его оборвался. Эри замер и вслушался: не в тишину - в поисках звуков, а в себя - настороженный предчувствием. Было похоже на напряжение воздуха. Парень ощутил, как подкатывает к горлу комом мучительный страх, и как загораются румянцем щеки. Сердце гулко толкнулось в груди. А уже со следующим ударом в окно метнулся взъерошенный комок перьев, и с той стороны по стеклу забили крылья!

   Эрикир, охваченный дрожью, шарахнулся от стола. Резкий поток воздуха загасил две свечи, пламя оставшихся шести опасно колыхнулось, но устояло, постепенно выровнявшись. Юноша продолжал пятиться назад, начисто позабыв о топорике, пока не упёрся в стену. Замерев, он вытаращился на черно-синий проем окна, в котором нечто бесформенное и всклокоченное рвалось внутрь, терзая стекло. Сквозь шелест и стук слышался визгливый скрежет когтей. После каждого удара лапой на гладкой поверхности оставались даже не царапины - глубокие борозды. Такие следы чертит нож на подмерзшем сливочном масле. До затуманенного страхом сознания Эрикира начало доходить, что скоро птица одолеет преграду, несмотря на все обереги и защитные барьеры, и следующей целью железных когтей станут его собственные глаза! От оборотня, бесновавшегося по ту сторону окна, разливались волны силы. Намерения же его Эрикир уловил сразу, с первым ударом крыльев о стекло - потому и отшатнулся назад - в него плеснула горячая, режущая своей ясностью и неуклонностью мысль: "Убить". Без эмоций, без чувств. Просто цель - убить.

   Эрикир собрал остатки воли в кулак и принялся сплетать в воображении образ старой знахарки. Подвывая от ужаса, он вспоминал слова Каи и не мог найти в себе ни горсточки мужества, для того чтобы дать оборотню отпор. "Нет-нет. Боюсь. Умирать... Только не так, не здесь, не сейчас! НЕ ХОЧУ!"

   Мысленный крик о помощи, почти доведенный до конца, наполненный силой, разбился вместе с дребезжащим, ранящим слух звоном стекла. Эри словно нырнул в ледяную воду, а затем выскочил на морозный воздух. Ощущение было такое, будто его разом укололи миллионы иголок. Как сложно заставить себя открыть плотно зажмуренные глаза и увидеть. Увидеть что? Птичьи  когти, летящие в лицо? Колдуна, принимающего свой настоящий облик? И одно, и другое было равносильно тому, чтобы взглянуть на собственную смерть. Это оказалось за пределами душевных возможностей Эрикира. Вжавшись в стену и невольно  вскинув руки в защитном движении, юноша ждал неизбежного удара и последней боли, но... ничего не происходило. Пять секунд. Десять... Эрикир медленно открыл глаза и посмотрел...