Раминар - [27]

   Сова сидела на подоконнике и, казалось, не двигалась. Пламя свечей выхватывало ее силуэт из тьмы за окном, освещало каждое перышко. Что-то было не правильно. То ли в позе птицы, то ли в выражении ее круглых черных глаз - она не следила за жертвой, ее взгляд будто был направлен внутрь нее самой. Медленно, как в замороченном сне, Эрикир по мере того, как вглядывался внимательнее, начал догадываться, в чем дело. Одна лапа совы была выставлена вперед, и когти вцепились в дерево, расправленные крылья слегка подрагивали и словно давили на... неведомую преграду. Эри увидел ее! Густой, как мед, слой воздуха прогнулся под напором, и на изгибах заиграл золотистый отблеск огня. Остатки стекла в раме хрустнули и полетели на пол, выдавленные натянувшимся, напрягшимся чем-то. Юноша такое впервые видел, но то, что началось дальше, он предпочел бы не увидеть никогда. Птица стала меняться - как вчера. Но на этот раз Эрикиру предстояло увидеть не короткую вспышку похожего на морок видения, а все от начала и до конца, очень медленно и ясно. Сперва посыпались перья. Они странным образом застывали в воздухе и плавно опускались вниз, будто сову окружала вода. Не достигая пола, они начинали тлеть и растворяться. Похоже, оборотень проник во внутренний слой магического барьера, заключавшего в себя всю комнату. Начали удлиняться лапы, следом изогнулись в судороге крылья, и взбугрилась лысеющая спина. Существо уже размером с хорошего пса раззявило клюв, поползший в стороны, становясь клюво-ртом. Все это выглядело настолько омерзительно, что в желудке Эрикира заворочался тошнотный ком.

   Тем временем оборотень, по-жабьи рассевшийся на краю подоконника, вскинул почти оформившуюся уже руку, пока уродливо маленькую и кривую, и растопыренной пятерней продавил оставшийся тонкий слой преграды. Всего лишь на одну секунду встретились взгляды. Для Эрикира секунда эта задержалась на некий необъяснимый обреченно долгий и ужасающе короткий промежуток времени, и тотчас сорвалась, канув в небытие. Существо гибко спрыгнуло на пол, тут же оттолкнулось лапами - и метнулось на юношу. Надо ли говорить, что тот не успел увернуться? Он вряд ли был сейчас способен хоть на какие-либо осмысленные действия. Только когда мгновение спустя что-то острое, безжалостно терзающее впилось в плечи, и Эрикир, сбитый с ног, грохнулся на пол вместе с чудовищем у себя на груди, плотина в сознании юноши, за которой плескался и бился о стены черный ужас, рухнула вместе с истошным криком. Вопящий и брыкающийся клубок покатился к кровати. Ошалев от страха и боли, юноша чувствовал, как когти впиваются все глубже в его плечи, а туша оборотня давит сильнее - он рос дальше. Это уже был не пес, а, скорее, матерый волчара, и он увеличивался в размерах прямо на глазах! Безумея от отчаяния и новой вспышки огня, десятью косами пробившей истерзанное тело от плеч и, казалось, до самого сердца, Эри из последних сил рванулся в сторону и вниз, оттолкнув чудовище руками в попытке выскользнуть из-под него. Но оборотень по ходу движения перекатился на спину, увлекая за собой своим уже нешуточным весом Эрикира и, перекинув юношу через себя, ринул его с размаху о ножку стола. От удара свечи полетели вниз. На один единственный миг сквозь дымку боли, подернувшую рябью всю комнату, за секунду до того, как погас последний огарок, юноша увидел, как клюв чудовища непостижимым образом превращается в челюсть и как из новоявленных серых десен ползут зачатки острых зубов. Оборотень ощерил пасть и выплюнул больше похожее на рык, а не слово:

   - Молчи.

   От шума в доме начали просыпаться. Олаф уже бежал по коридору, уворачиваясь от распахивавшихся дверей, а в обеденный зал трактира стекались взбудораженные ничего не понимающие спросонья постояльцы. Некоторые примчались босиком, второпях позабыв про обувь. Нечеловеческие крики и грохот мебели заставляли вздрагивать. Коридоры полнились тревожным гулом голосов. Кто-то уже помчался за городской стражей, в спешке бросив дверь черного входа открытой. Похватав, что под руку попало, вслед за хозяином ринулись вышибалы. Но добраться до цели им помешали. На двери главного входа, которая до сих пор оставалась заперта, задрожали замки, притянув к себе взгляды всех собравшихся в зале. Народ со вздохом отшатнулся в стороны. Одновременно с падающими замками отскочил прочь, сердито лязгнув, засов с пол-лопаты шириной, и на глазах у замерших в полуобморочном состоянии постояльцев в двери порхнула старушка с пухлой сумкой через плечо. Обогнув не успевших рты открыть охранников, она взбежала вверх по лестнице так, будто сам Грызущий с полчищем всякой нечисти наступал ей на пятки. Несколько голов обернулись ко входу - посмотреть, нет ли погони. Створки двери с силой ударили в стены, отскочили и захлопнулись с глухим стуком. Кто-то уронил подсвечник.

   Для Эрикира в мире ничего не существовало, кроме клубка рук, ног, зубов и когтей, частью которого он стал. Юноша не заметил прихода Каилары. Оборотень, с которым они катались, сцепившись, по всей комнате, уже почти обрел человеческое обличье. Это была женщина. Ее длинные волосы забивались Эрикиру в рот, лезли в глаза, путались и скручивали руки - будто помогали хозяйке, в полной мере, как самостоятельная воинская единица, участвуя в схватке. А вот глаза... Глаза ее оставались совиными - круглыми и злыми. И еще в них зарождался недобрый огонь. Сам не зная, откуда, Эрикир очень точно распознал его природу - это был голод. Голод гораздо страшнее того, которым блестят воспаленные глаза уличных попрошаек, потому что этот являлся голодом совсем иного толка.