Путевые впечатления. В России. (Часть вторая) - [34]

О Потемкине речи больше не было. Одно слово Орлова устранило его, да молодой поручик и сам понял, что для того, чтобы приблизиться к императрице, от младшего офицера нужны более значительные услуги, чем поднесенный и принятый темляк.

Но, будьте спокойны, мы еще увидим, как он появится снова и на этот раз окажет ей более важную услугу.

Он поможет задушить Петра III.

Ну а теперь, пока императрица выступает в поход, обратим взгляд на Ораниенбаумский дворец.

Как известно, именно там, в Ораниенбауме, жил император. Однако близилось 29 июня, день святого Петра, и император решил, что это торжественное событие следует отпраздновать в Петергофском дворце.

Он чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Ему сообщили об аресте Пассека, но, услышав эту новость, он ограничился тем, что сказал в ответ:

— Это сумасшедший!

Утром, исполняя свой замысел, он выехал из Ораниенбаума в большом открытом экипаже вместе с любовницей, с прусским посланником, своим неразлучным спутником, и с несколькими самыми красивыми придворными дамами.

В то время как они весело двигались по направлению к Петергофу, там все пребывали в глубочайшем унынии.

Чуть свет было замечено исчезновение императрицы.

Ее тщетно искали повсюду, пока один часовой не сообщил, что в четыре часа утра он видел, как из парка вышли две дамы.

Впрочем, те, кто прибыл из Санкт-Петербурга, — а выехали они все из города до приезда туда Екатерины и до мятежа войск, — уверяли, что там все совершенно спокойно.

Тем не менее известие о бегстве императрицы сочли достаточно важным, чтобы сообщить его Петру III.

Один из камергеров отправился в Ораниенбаум,

В двух или трех верстах от дворца он встретился с адъютантом Петра III, Гудовичем, который в качестве курьера ехал впереди императора.

Камергер, решив, что будет лучше, если император услышит новость от кого-то другого, а не от него, передал ее Гудовичу.

Адъютант повернул лошадь и помчался во весь опор.

Поравнявшись с каретой императора, он чуть ли не силой остановил ее.

А поскольку император приказал кучерам ехать дальше, адъютант наклонился к его уху и тихо сказал:

— Государь, сегодня ночью императрица убежала из Петергофа, и полагают, что она теперь в Санкт-Петербурге.

— Что за глупость! — воскликнул император.

Но адъютант добавил несколько слов еще тише, так что их никто не расслышал.

Император побледнел.

— Дайте мне выйти, — сказал он.

Ему открыли дверцу, и он вышел.

Было заметно, что его колени дрожат.

Он оперся на руку адъютанта и с величайшей горячностью стал расспрашивать его.

Затем, поскольку они находились у открытых ворот парка, он сказал:

— Спускайтесь, сударыни, и идите прямо во дворец, там я присоединюсь к вам, а вернее, буду там раньше вас.

Дамы, совершенно озадаченные, повиновались. Они слышали только несколько несвязных слов и терялись в предположениях.

Император сел в опустевшую карету, приказав Гудовичу скакать рядом, а кучеру — во весь опор мчаться во дворец.

Прибыв туда, он бросился прямо в спальню императрицы, как если бы то, что ему сказали, нисколько не убедило его, и принялся искать ее повсюду, заглядывая под кровать, открывая шкафы, проверяя тростью потолок и деревянные панели стен.

В то время как он занимался этим, примчались его любовница и молодые дамы, составлявшие нечто вроде его двора.

— О, я ведь говорил вам, что она способна на все! — вскричал он в запальчивости, к которой примешивался страх.

Все присутствующие хранили глубокое молчание, догадываясь, что положение, еще неясное и непонятное, крайне серьезно.

Всем оставалось лишь с беспокойством смотреть друг на друга, как вдруг Петру III доложили, что молодой лакей-француз, прибывший из Санкт-Петербурга, может сообщить новости об императрице.

— Пусть войдет! — с живостью произнес Петр III. Молодого человека ввели.

— О нет, императрица не потерялась, — сказал он весело, полагая, что сообщает приятную новость, — она в Санкт-Петербурге, и день святого Петра будет там великолепно отпразднован.

— Как это? — спросил император.

— Да ведь ее величество заставила всех солдат взять в руки оружие.

Новость была ужасна, и она усилила всеобщую растерянность.

Тем временем, без конца крестясь и низко кланяясь, вошел какой-то крестьянин.

— Подойди, подойди, — крикнул ему император, — и скажи, что тебя привело!

Крестьянин повиновался; не говоря ни слова, он вытащил из-за пазухи записку и подал ее императору.

Этот крестьянин был переодетый лакей, который, как мы знаем, выехал из Санкт-Петербурга, имея приказ отдать записку только в собственные руки государя.

В записке содержались следующие слова:

"Гвардейские полки восстали; во главе их стоит императрица. Сейчас бьет девять часов, и она входит в Казанскую церковь; по-видимому, весь народ следует за ней, а вот верные подданные Вашего Величества не показываются".

— Что ж, господа, — вскричал император, — теперь вы видите, был ли я прав!

Канцлер Воронцов, дядя фаворитки и княгини Дашковой, имевший по племяннице в каждом из двух лагерей, вызвался отправиться в качестве посредника в Санкт- Петербург.

Его предложение было принято; он тотчас уехал, но, как нам уже известно, в итоге присягнул императрице.