Путевые впечатления. В России. (Часть вторая) - [36]

Добравшись до Кронштадта, он был вынужден ждать разрешения коменданта, чтобы высадиться на берег.

Справившись о его чине и узнав, что он один, комендант вышел ему навстречу, позволил высадиться и поинтересовался у него новостями.

— Ничего определенного я не знаю, — ответил вице-адмирал, — я был у себя на даче и, узнав, что в Санкт-Петербурге неспокойно, поспешил сюда, поскольку мое место на флоте.

Комендант поверил ему и вернулся к себе.

Талызин выждал, пока тот не скрылся из виду; затем он собрал вокруг себя несколько солдат и предложил им арестовать коменданта, сообщив, что император свергнут с престола, императрица коронована и те, кто выступит на ее стороне, будут награждены.

Так что, если они сдадут императрице Кронштадт, их судьба обеспечена.

Все следуют за ним; коменданта берут под арест, а затем собирают гарнизон и морскую пехоту. Талызин обращается к ним с речью и заставляет их присягнуть императрице.

В это время на горизонте появляются две яхты.

Присутствие императора может все изменить.

Талызин велит бить в набатный колокол. Гарнизон выстраивается на крепостных стенах; двести канониров с зажженными фитилями стоят возле двухсот пушек.

В десять часов вечера прибывает императорская яхта и готовится высадить на берег своего именитого пассажира.

— Кто идет? — кричат с крепостной стены.

— Император! — отвечают с яхты.

— Нет больше императора! — кричит Талызин. — И, если яхты еще хоть на шаг приблизятся к порту, я прикажу открыть огонь.

На борту императорской яхты начался страшный переполох; капитан, которому показалось, что он уже слышит свист ядер, взял рупор и крикнул:

— Мы удаляемся; дайте нам только время отойти!

И в самом деле, яхта, маневрируя, чтобы удалиться, повернула на другой галс, сопровождаемая криками "Да здравствует императрица Екатерина!", которыми приветствовали это бегство.

И тогда император зарыдал.

— О, я отлично вижу, что это общий заговор, — произнес он.

Чуть живой, он спустился в каюту вместе с Елизаветой Воронцовой и ее отцом — единственными придворными, осмелившимися последовать за ним.

Оказавшись за пределами дальнобойности пушек, яхты остановились, и, поскольку император был неспособен отдать какой-либо приказ, моряки, не зная, что делать, стали лавировать между крепостью и берегом.

Так прошла ночь.

Миних находился на палубе и, спокойно глядя на звезды, шептал:

— Что, черт возьми, мы делаем на этой галере?

Тем временем войска императрицы двигались на Петергоф, полагая, что там им предстоит встретиться с гольштейнскими солдатами.

Однако, увидев, что император бежал, гольштейнцы вернулись в Ораниенбаум, и в Петергофе остались лишь вооруженные косами бедняги-крестьяне, которых согнали туда гусары.

Орлов, шедший впереди в качестве разведчика, набросился на этих мужиков, не раздумывая о том, насколько они многочисленны, и с криками "Да здравствует императрица!" рассеял их, нанося им удары саблей плашмя.

Между тем подошла вся армия, и Екатерина вернулась самодержицей в тот самый дворец, который за сутки до этого она покинула как беглянка.

Около шести утра император велел позвать Миниха.

— Фельдмаршал! — обратился к нему Петр III. — Мне надо было следовать вашим советам, и я раскаиваюсь, что не послушал их. Вы, кто не раз попадал в крайне тяжелое положение, можете сказать, что мне делать?

— Ничего не потеряно, ваше величество, — ответил Миних, — если только вы соблаговолите выслушать меня.

— Говорите!

— Так вот, надо, не теряя ни минуты, подняв все паруса и налегая на весла, уйти от крепости и направиться в Ревель, взять там военный корабль и на нем отплыть в Пруссию, где находится ваша армия, а затем вернуться в свое государство, встав во главе восьмидесяти тысяч солдат, и я ручаюсь, ваше величество, что через полтора месяца вы будете сильнее, чем когда-либо прежде.

Придворные вошли вслед за Минихом, чтобы узнать, на что им надеяться и чего опасаться.

— Но у гребцов не хватит сил довести яхты до Ревеля, — послышался чей-то голос, явно выражавший общее мнение.

— Ну что ж, — промолвил Миних, — когда они устанут, настанет наш черед грести.

Его предложение не имело никакого успеха у этой изнеженной молодежи. Императора стали уверять, что положение далеко не безнадежное, что не подобает такому могущественному монарху бежать из своего государства, что не может быть, чтобы вся Россия поднялась против него и что все это восстание, возможно, не имеет иной цели, кроме как приблизить императора к жене.

Император ухватился за эту мысль и, решив добиваться примирения, сошел на берег в Ораниенбауме; он пребывал в убеждении, что от него не требуется ничего другого, как только простить. На берегу, все в слезах, толпились дворцовые слуги; их подавленное состояние вновь пробудило в нем страхи.

Армия императрицы шла на Ораниенбаум.

И тогда император велел оседлать лошадь, чтобы, переодевшись, одному бежать в Польшу. Но Елизавета Воронцова воспротивилась этому решению и заставила изменить его; она убедила императора послать кого-нибудь навстречу императрице и просить у нее разрешения для себя и Воронцовой удалиться в Гольштейн. Напрасно слуги, падая перед ним на колени и умоляюще сложив руки, кричали: "Батюшка, она убьет тебя!"; он их не слушал, а Елизавета велела им удалиться, сказав: "Несчастные, чего ради вы пугаете своего господина?"