Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [53]

И в самом деле, лошади все еще стояли оседланными. Князь с сыном, полковник Чубан, пажи и сокольники снова заняли свои места вокруг нашего экипажа, и весь караван снова двинулся в путь так же, как и прибыл, то есть во весь опор.

В пяти или шести верстах от аула мы сделали оста­новку.

Нам пришло время расставаться.

Там нас ждал новый конвой из пятидесяти человек, выехавших, вероятно, накануне вечером из Хасав­юрта.

Подобные расставания — это единственные огорче­ния, какие случаются во время путешествия. Вы видите столько радушия в оказываемом вам приеме и столько искренности в часы, проведенные вместе с теми, кто вас принимает, что невольно спрашиваешь себя, как можно расставаться после того, как вам было так хорошо вме­сте!

Перед тем как проститься со мной, молодой князь подошел ко мне и, протягивая кинжал, который я утром выторговывал у оружейника, подарил мне его от имени своего отца.

Как выяснилось, кинжал был продан князю, купи­вшему его для меня.

Мы сердечно обнялись; подполковник и я пожали друг другу руки, надавав друг другу тысячи обещаний уви­деться снова или в Париже, или в Петербурге; затем мы простились с сопровождавшими его офицерами и расста­лись с ними, чтобы, вероятно, никогда больше не встре­титься.

Мы продолжили путь до Чир-Юрта, тогда как князь вернулся в свой аул, а подполковник Коньяр — в свою крепость.

Лишь к вечеру мы увидели впереди Чир-Юрт.

В то самое время, когда показался Чир-Юрт, мы отчет­ливо разглядели на вершине горы примерно в полуверсте от нас чеченского часового.

Он расположился там, напоминая сидящего на дереве стервятника, готового броситься на добычу, если эта добыча будет ему по силам.

Но с нашим конвоем из пятидесяти человек нас было бы трудно переварить.

Чеченец, исполнявший у своих товарищей одновре­менно обязанности часового и телеграфа, принялся ходить на четвереньках — это, вероятно, означало, что у нас есть кавалерия, — и пять раз поднял вверх обе руки, что можно было перевести так: эта кавалерия состоит из пятидесяти человек.

Мы предоставили ему возможность подавать эти сиг­налы, а сами поторопили нашего ямщика, который, в свою очередь, поторопил своих лошадей.

Было семь часов вечера, когда мы въехали в Чир- Юрт.

XVI ТАТАРЫ И МОНГОЛЫ

Мне вспомнилось, что в предыдущей главе я совершил серьезную ошибку.

Говоря о татарах и монголах — впрочем, нам следовало бы сказать «о монгалах», и сейчас станет понятно, по какой причине, — так вот, повторяю, говоря о татарах и монголах и подчеркивая разницу между обликом двух этих народов, я заметил, что, хотя они и происходят, воз­можно, от одного и того же корня, татарский народ, ско­рее всего, изменился от соприкосновения с кавказскими племенами, если только кавказские татары изначально не были тюрками, а вовсе не монголами.

Потом с небрежностью и чуть ли не с презрением, от которого за целое льё несло романистом, я добавил: «Эту проблему я предоставляю решить ученым».

Однако главное правило состоит в том, что никакие проблемы нельзя предоставлять решать ученым, поскольку они ничего не решают.

Если бы Эдип предоставил решать загадку Сфинкса беотийским ученым, то Сфинкс еще и сегодня пожирал бы путников на дороге из Авлиды в Фивы.

Если бы Александр Македонский предоставил развя­зывать гордиев узел греческим мудрецам, то этот узел еще и сегодня связывал бы дышло и ярмо колесницы царя Гордия, а сам македонский царь не завоевал бы Азию.

Расскажем же то, что нам известно о татарах и монголах.[24]

Еще в восьмом веке первыми заговорили о татарах китайцы; словно дети, которые еще говорят запинаясь и плохо произносят имена, они называют их «тата».

Для них «тата» — это ветвь великой монгольской семьи.

Мэн Хун ... Но вы ведь ничего не знаете о Мэн Хуне, не правда ли, дорогой читатель? Успокойтесь: я не в обиде на вас за это; я и сам знал бы о нем не больше вашего, если бы мне не пришлось свести с ним знаком­ство. Так вот, Мэн Хун, подобно Ксенофонту и Цезарю, это полководец и историк. Умер он в 1246 году. Мэн Хун командовал китайским войском, посланным на помощь монголам в их борьбе с цзиньцами.

По его словам, часть татарской орды, покоренной некогда киданями, народом, обитавшим к северу от китайских провинций Чжи-ли и Шин-Шин, провинций сказочно плодородных, орошаемых рекой Ляо-Хэ и ее притоками, покинула горную цепь Инь-Шань, которая простирается от северной излучины Желтой реки до истоков рек, впадающих в западную часть Пекинского залива, и укрылась там, соединившись со своими сопле­менниками — белыми татарами, дикими татарами и чер­ными татарами.

Все это не слишком ясно, не правда ли? Но кто в этом виноват? Виноват в этом Мэн Хун, китайский историк и полководец.

Обратимся же к Джованни да Плано Карпини, монаху ордена францисканцев, архиепископу Антиварийскому. Это вполне уместно, так как в 1246 году, то есть в том самом году, когда умер Мэн Хун, этот францисканец был послан Иннокентием IV в Кыпчак к татарскому хану, чтобы просить его прекратить гонения на христиан.

Вот что он рассказывает о монголах, или, точнее, монгалах.

«Есть некая земля в этой части Востока, именуемая Монгол, В этой земле обитают четыре народа: один назы­вается йека-монгал, что значит «великие монголы»; вто­рой — су-монгал, что значит «водные монголы», но сами себя они именуют татарами, по имени реки, пересекающей их страну».