Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [21]

Мы измерили глубину Терека шестом — она состав­ляла семь или восемь футов. Несмотря на такую глубину реки, чеченцы пересекают ее вплавь вместе со своими пленниками, привязанными к лошадиному хвосту, и это уже дело несчастных, как они сумеют удержать голову над водой.

Вот тут-то, как рассказывала нам жена кизлярского городничего, женщины и простуживаются.

В ожидании телеги я, желая показать командиру кон­воя превосходство нашего оружия перед азиатским, пустил из своего карабина — а это, говоря по правде, было одно из лучших ружей, изготовленных Девимом, — пулю в двух чаек, в шестистах шагах от нас охотившихся за рыбой. Пуля ударила точно между ними, в том месте, какое я указал заранее. В эту минуту Муане подстрелил на лету ржанку. Это удивило казака не меньше, чем даль­ность и меткость моего выстрела. Кавказцы, как и арабы, хорошо стреляют лишь в неподвижную цель; у горцев к ружью прикреплена подставка с развилкой, и потому на самом деле опасна лишь их первая пуля: остальные летят наугад.

Тем временем к нам присоединилась наша телега. Затем мы двинулись по болотистой местности в излучине Терека, и вскоре нам опять пришлось пересекать его, но на этот раз вброд, одновременно с лошадьми, буйволами и верблюдами, прежде нас переправленных на пароме и, пока переправляли нас, уже выбравшихся на дорогу.

Переправа вброд — зрелище всегда чрезвычайно живо­писное, а уж та, что происходила у нас на глазах, когда наш конвой присоединился к причудливому каравану, двигавшемуся одновременно с нами, была одной из самых интересных, какие только можно увидеть. Все лошади и буйволы вступали в реку довольно охотно, но верблюды, испытывающие неприязнь к воде, всячески противились, когда их понуждали войти в нее. Исходи­вшие от них крики, а точнее сказать, завывания, каза­лось, принадлежали скорее дикому зверю, чем мирному животному, названному поэтами «кораблем пустыни», несомненно потому, что его рысь, похожая на килевую качку судна, вызывает морскую болезнь.

При всем нашем желании переправиться как можно скорее, мы были вынуждены идти крайне медленно, и нам неизбежно предстояло ждать, пока вся эта переправа не закончится.

Наконец лошади, утолявшие во время переправы жажду; буйволы, плывшие так, что из воды у них торчала только голова; верблюды с погонщиками на спине, бла­годаря своим длинным ногам едва касавшиеся брюхом поверхности реки, — все они добрались до другого берега и вновь вышли на дорогу.

Мы поступили так же, как они, но опередив их, и ничто более не останавливало нас вплоть до следующей почтовой станции.

Однако на этой станции нам могли предоставить лишь четырех казаков для конвоя: на посту там находилось всего шесть казаков, а по крайней мере двое должны были оставаться на нем, чтобы его охранять.

Впрочем, мы еще не были в опасном месте; однако уже отсюда казачьи посты с вышкой, которая служит казакам сторожевой будкой и наверху которой день и ночь стоит часовой, располагались через каждые пять верст и возвышались над всей дорогой.

Эти часовые имеют под рукой пук просмоленной соломы и зажигают ее ночью в случае тревоги. Такой сигнал, видимый на двадцать верст вокруг, в одно мгно­вение оповещает все окрестные посты о том, что требу­ется их помощь.

Мы отправились в путь, сопровождаемые четырьмя казаками.

На протяжении всей дороги нам не раз представлялся случай охотиться не выходя из тарантаса, ибо огромное количество ржанок добывали себе корм по обе ее сто­роны.

Однако из-за тряски тарантаса на каменистой дороге стрельба по ним была чрезвычайно трудной.

Но когда случалось, что птица, в которую мы стре­ляли, оставалась лежать на месте, один из наших казаков отправлялся за ней и подбирал ее, иногда даже не слезая с лошади, на всем скаку: разумеется, чтобы проделать такое, нужно иметь немалую ловкость.

Затем убитую птицу помещали в провизионную кладо­вую (так мы называли два наружных ящика нашего тарантаса).

Вскоре, однако, мы лишились этого развлечения: погода, с самого утра мглистая, хмурилась все больше и больше, и по равнине расстелился густой туман, так что нам с трудом удавалось видеть в двадцати пяти шагах вокруг себя.

Такая погода была весьма подходящей для чеченцев, поэтому казаки еще теснее окружили повозки и попро­сили нас вставить пули в наши охотничьи ружья, заря­женные дробью для куропаток.

Мы не заставили их повторять эту просьбу: в течение нескольких минут такая замена была выполнена, и теперь мы были в состоянии противостоять двадцати напада­ющим, ибо у нас была возможность сделать по десять выстрелов, не перезаряжая ружья.

К тому же на каждой станции казакам и ямщикам давали приказ — а звание, какое они у меня предпола­гали, служило гарантией их безоговорочного повинове­ния мне — так вот, им давали приказ остановить, едва заметив чеченцев, обе повозки, поставить их в ряд в четырех шагах одну от другой, а просветы заполнить рас­пряженными лошадьми, чтобы мы, находясь под защи­той этих двух заслонов, неодушевленного и живого, могли бы вести огонь, тогда как казаки, со своей сто­роны, действовали бы в этом бою как летучий отряд.