Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [19]

По прошествии двух недель моего пребывания на Кав­казе я понял это равнодушие, так сильно удивлявшее меня вначале.

В одиннадцать часов все стали расходиться. Вечер продлился много дольше обычного. Возможно, уже целый год ни один вечерний прием не заканчивался в столь позднее время.

Передняя напоминала караульное помещение: каждый из явившихся на прием гостей привел с собой одного или даже двух вооруженных до зубов слуг.

Мои дрожки в окружении двух конников с фонарями и двух казаков ожидали меня у ворот. Мне это стоило три рубля: рубль — кучеру, рубль — двум конникам с фона­рями и рубль — двум казакам; однако, испытав столь необычные душевные волнения, я нисколько не сожалел об этих деньгах.

Мне не нужно было закрывать ставни: об этом поза­ботился наш молодой хозяин, который явно преиспол­нился предупредительностью к нам.

Я лег на лавку, закутался в шубу и вместо подушки положил под голову свою корзинку[12].

Это случалось со мной почти каждый вечер, с тех пор как я покинул Елпатьево[13].

VII «ГАВРИЛЫЧИ»

Когда вечером ложишься спать на доске, в шубе, заме­няющей тебе и матрас, и одеяло, то наутро покинуть свою постель не составляет особого труда.

На рассвете я соскочил со своего ложа, умыл лицо и руки в медном тазу, купленном мною в Казани ради того, чтобы наверняка иметь возможность пользоваться в дороге этой туалетной принадлежностью, которая явля­ется одним из самых редких в России предметов домаш­него обихода, и затем разбудил своих спутников.

Ночь прошла без всяких происшествий.

Необходимо было быстро позавтракать и как можно скорее отправляться в путь: мы могли прибыть в Шелко­вую, где у нас был намечен следующий ночной привал, лишь довольно поздно, а чтобы попасть туда, нам пред­стояло пересечь одно чрезвычайно опасное место.

То был густой подлесок, который подступал к самой дороге, превращая ее в теснину, а от дороги поднимался в гору.

За восемь или десять дней до нас какой-то офицер, торопившийся прибыть в Шелковую и не заставший на станции Новоучрежденной казаков, решил продолжить путь, хотя его предостерегали об опасности. Он ехал в кибитке — своего рода крытой телеге с откидным вер­хом.

Оказавшись посреди леса, о котором только что шла речь, он вдруг увидел конного чеченца, выскочившего из чащи и бросившегося прямо на него. Офицер взвел курок пистолета и в ту минуту, когда чеченец был не далее четырех шагов от кибитки, нажал на спуск.

Пистолет дал осечку.

У чеченца тоже был пистолет в руке, но, вместо того чтобы выстрелить в офицера, он выстрелил в одну из лошадей, запряженных в кибитку.

Лошадь упала с пробитой головой, и повозка была вынуждена остановиться.

При звуке пистолетного выстрела человек двенадцать пеших чеченцев, в свою очередь выскочив из чащи, бро­сились на офицера, который успел ранить шашкой одного или двух из них, но тотчас же был повален, раз­дет, скручен и за шею привязан к хвосту лошади.

Горцы проделывают такие трюки удивительно ловко; у них всегда наготове веревка со скользящей петлей; плен­ника привязывают к лошади, и она пускается в галоп, прежде чем бедняга успеет позвать на помощь.

К счастью для офицера, казаки, которых он не застал на станции, оставшейся за его спиной, возвращались со станции, находившейся впереди него; издалека увидев схватку, они поняли, что происходит нечто чрезвычай­ное, пустили своих коней в галоп, подъехали к кибитке и, узнав от ямщика о нападении чеченцев, во весь опор бросились в погоню за ними.

Пешие разбойники бросились ничком на землю, и казаки их не заметили; конный же чеченец подгонял свою лошадь коленями, а пленника — плетью, однако тот, утратив гибкость из-за сковывавшей его движения веревки, замедлял бегство всадника.

Услышав позади себя топот казачьих коней, чеченец выхватил кинжал; офицер подумал, что кинжал этот предназначается ему, но, к счастью, горец ограничился тем, что перерезал веревку, которой пленник был при­вязан к хвосту лошади.

Полузадушенный офицер покатился по траве, а горец вместе со своим конем бросился в Терек.

Казаки выстрелили ему вслед, но промахнулись.

Горец торжествующе закричал, достиг другого берега, потрясая ружьем, и оттуда выпустил в своих противников пулю, раздробившую одному из них руку.

Двое казаков стали оказывать помощь своему това­рищу, а трое других занялись офицером.

Поскольку чеченец волочил обнаженного пленника сквозь заросли, состоявшие из держи-дерева, все тело несчастного представляло собой одну сплошную рану.

Один из казаков дал ему свою лошадь и бурку, и он, еле живой, добрался до Шелковой.

Госпожа Полнобокова, предупредив нас об опасном месте на дороге, рассказала об этом происшествии, и мы дали ей обещание пересечь подобное malo sitio[14], как говорят в Испании, засветло и как можно раньше.

Однако нельзя было отправляться в путь, не позавтра­кав.

В ту самую минуту, когда я велел ощипать одного из двух цыплят и уже готовился зажарить его на сковороде, явился полицмейстер.

Он пришел пригласить нас к себе на завтрак.

Завтрак был уже готов, и нам оставалось лишь перейти через улицу.

Я хотел было принести извинения и отказаться от этого предложения, однако полицмейстер признался, что его жена, намеревавшаяся провести предыдущий вечер у своей сестры, г-жи Полнобоковой, но не решившаяся отправиться к ней без конвоя — вспомним, что все казаки были в разъездах в связи с ружейной пальбой, — желала познакомиться со мной, и он главным образом от ее имени явился пригласить меня.