Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [13]

Кизлярское вино и кахетинское, которое, по моему мнению, ему уступает, поскольку его перевозят в буйво­линых бурдюках и оно приобретает привкус шкуры, это, наряду с вином из оджалеши в Мингрелии и эриванским, единственные вина, которые пьют на Кавказе, в краю, где, при всем его мусульманском населении, в пересчете на каждого жителя потребляют, возможно, самое боль­шое количество вина на свете!

В Кизляре, кроме того, производят превосходную водку, повсюду на Кавказе известную под названием кизлярки.

Вино и водку производят армяне.

Вообще на Кавказе и в прилегающих к нему провин­циях армяне производят все.

У каждого народа есть своя специализация. Персы продают шелк, лезгины — сукно, татары — оружие, и только у армян специализации нет: они продают все, что продается, и даже то, что не продается.

И вообще репутация армян не такая уж хорошая.

По каждому поводу вам скажут:

«Если татарин кивнет вам головой, положитесь на него.

Если перс подаст вам руку, положитесь на него.

Если какой-нибудь из горцев даст вам слово, положи­тесь на него.

Но, если вы договариваетесь с армянином, заставьте его подписать бумагу и возьмите двух свидетелей, чтобы он не мог потом отказаться от своей подписи».

К тому, чем армяне торгуют обычно, в Кизляре они, таким образом, добавляют еще торговлю вином и вод­кой.

В течение пяти дней мы не видели ни одного деревца, и на душе у нас было радостно от того, что мы вступили в этот оазис, хотя листва в нем уже начала осыпаться.

Мы оставили зиму в России, снова встретили осень в Кизляре и, как нас уверяли, должны были вновь обрести лето в Баку.

Определенно, времена года шли для нас в обратном порядке.

Проехав около четырех верст по отвратительной дороге, мы прибыли, наконец, к городским воротам.

Казак ожидал нас.

Полицмейстер отвел нам дом в ста шагах от почтовой станции.

Наша повозка, сопровождаемая казаком, остановилась у ворот дома.

Мы в самом деле находились на Востоке, — правда, на Востоке северном, но он отличается от Востока южного лишь нарядами его жителей: нравы и обычаи здесь те же.

Муане уяснил это, ударившись головой о притолоку входной двери нашей комнаты: видимо, дверь эта была сделана в расчете на десятилетнего ребенка.

Я вошел в комнату первым и с некоторым беспокой­ством осмотрелся кругом. Почтовые станции, на которых мы останавливались по дороге, обставлены были, разу­меется, плохо, но все же в них имелись два деревянных стула, деревянная скамья и деревянный стол.

В нашей же комнате из всей обстановки была лишь висевшая на стене гитара.

Кто был этот испанский мечтатель, занимавший до нас это жилище и, не имея денег, чтобы расплатиться за кров, оставивший в качестве оплаты диковинный пред­мет, который наш хозяин приберег, вероятно, для киз­лярского музея?

Мы обратились за разъяснениями к мальчику лет пят­надцати, в расчете на которого, без сомнения, и была сделана эта дверь и который предстал перед нами в чер­кеске, украшенной патронными гнездами, и с кинжалом, заткнутым за пояс; однако, пожав плечами, что означало: «А с какой стати вас это интересует?», он ограничился коротким ответом:

— Гитара там потому, что ее туда повесили.

Нам пришлось удовольствоваться этим разъяснением, каким бы туманным оно ни было.

Тогда мы спросили его, где нам предстоит есть, на чем — сидеть и на чем — спать.

Он указал на пол и, несомненно утомленный нашей назойливостью, удалился; при этом обнаружилось, что за спиной у него стоял его брат, маленький мальчик лет семи-восьми, привязанный домашними к кинжалу длин­нее его самого и бросавший на нас дикие взгляды из-под своей косматой черной папахи.

Он вышел след в след за братом.

Их уход оставил нас в немалой тревоге по поводу нашего будущего. Так это и есть столь хваленое восточ­ное гостеприимство, и вблизи оно выглядит куда хуже, как и почти все в этом мире?

В эту минуту мы заметили нашего казака, стоявшего по другую сторону двери, но изогнувшегося так, что мы могли видеть его лицо, хотя оно было бы полностью скрыто от нас, если бы он держался прямо.

— Что тебе надо, брат? — спросил его Калино[11] с той особой ласковостью, какая присуща русским, когда они говорят с теми, кто уступает им в звании.

— Я хотел сказать генералу, — отвечал казак, — что полицмейстер сейчас пришлет ему мебель.

— Хорошо, — сказал Калино.

Казак тотчас повернулся на каблуках и удалился.

Наше достоинство требовало принять эту новость спо­койно и расценить такое внимание со стороны полиц­мейстера как нечто должное.

Разумеется, дорогие читатели, вы теперь смотрите вокруг меня и пытаетесь отыскать генерала, не так ли?

Так вот, генерал это я.

Тут требуется пояснение.

В России все сообразуется с чином; слово это озна­чает общественное положение, и, как мне кажется, при­шло оно из китайского языка.

Соответственно вашему чину с вами обращаются или как со скотом, или как с важным вельможей.

Внешними признаками чина служат галун, медаль, крест и орденская звезда.

Каждое такое украшение соответствует определенному званию, каждое предназначается для определенного сана.

Орденскую звезду в России носят только генералы.

Перед моим отъездом из Москвы мне сказали: