Путешествие в страну миражей - [37]

Если вас настигла песчаная буря, забудьте о прическе и защищайте глаза, нос, рот распущенными волосами. А если прическа короткая, нужно защищать еще и уши…

Когда вернетесь на базу, вы почувствуете себя очень счастливой. И это надолго останется для вас одним из самых приятных воспоминаний…»

Много километров проехал я по пустыне, но, только читая эти печально-веселые советы, как следует понял, до чего же не просты исследовательские работы в песках. Особенно для женщин.

И все же чувствовалось, что в Институте пустынь беззаветно любят пугающие пространства песков. Один из авторов с грустью замечал, что самая главная задача пустыноведов — стремиться к тому, чтобы не было никаких задач. Другой утешал его русской пословицей: «Чем дальше в лес, тем больше дров». — «Нам это следует понимать так: чем дальше освоение пустыни, тем больше будет вопросов пустыноведам…»

Но особенно поразили меня стихи Атакопека Мергенова. «Не спеши говорить, что видал Каракумы, если в жизни ни разу полночной порой потерявшие сон, загрустившие думы в Каракумы тебя не вели за собой». Сколько было дум, навеянных просторами Каракумов?! Однако, если не считать того случая в Репетеке, ночью меня тянуло не в пески, а все больше к жилью, к людям. И растревоженный таким категоричным заявлением поэта, я тотчас отправился к директору института члену-корреспонденту АЙ Туркменской ССР Агаджану Гельдыевичу Бабаеву с просьбой взять меня с собой в одну из поездок по пескам.

…Девяносто километров исколесили мы по барханам, пропылились и устали, как верблюды после недельного перехода, прежде чем добрались до этого «города», единственным фонарем в котором была луна, зацепившаяся за крышу крайнего дома. Домов было всего три, они стояли страшно одинокие среди безбрежной пустыни, но именовались весьма звучно — Каракумским стационаром. Еще не стемнело, и мы увидели первого жителя этого затерянного в песках поселка. Он сидел на корточках и деловито красил черепаху.

— В наших песках все черепахи разноцветные! — крикнула выглянувшая из домика мать этого шестилетнего «исследователя».

— Ученым будет, — сказал Бабаев, вылезая из машины.

Женщина погрозила мальчишке пальцем, вздохнула и исчезла, загремела на кухне чайниками.

Через четверть часа мы наслаждались покоем, известным только тем, кто знает беспокойные дороги пустыни. И пили чай, шутливо перекидываясь афоризмами, сочиненными, должно быть, в такие вот блаженные часы. И вспоминали слепого поэта Кёр-моллу, знавшего толк в застолье: «Если чай захочешь пить — с места друг мой не вставай».

— «Нет вкуснее яств на свете, — ах, душа моя, мой плов! Блеск придаст любой беседе…» — сказал кто-то словами того же Кёр-моллы.

— Ты за чаем не болтай, лучше чайник опростай, — напомнили ему стихами уже своего собственного сочинения.

— Чай не пьешь — какая сила?..

И потекли воспоминания о чаепитиях при самых различных обстоятельствах. И о всяких случаях, которыми «охотники за тайнами пустыни» начинены не меньше, чем все прочие охотники. А потом Бабаев рассказал об уроке, который однажды преподала ему суровая учительница — пустыня.

…Было это двадцать лет назад, в ту пору, когда со всей страны съезжались сюда люди на строительство Главного Каракумского канала. Одной из первых ушла на рекогносцировку трассы экспедиция, состоявшая из крупнейших пустыноведов, в которую Бабаева, молодого аспиранта, взяли рабочим.

Перед самым отъездом появился еще один член экспедиции — московская писательница Софья Семеновна Виноградская.

— С вашей комплекцией лучше остаться, — посоветовали ей. — Вы слишком полная для пустыни, намучаетесь.

— Что вы такое говорите? — обиделась писательница. — Я приехала в командировку на великую стройку и должна написать роман.

В конце июня три полуторки выехали из Небит-Дага и взяли курс на северо-восток. Дороги пустыни не похожи на московские проспекты, и на первом же десятке километров из писательницы повытрясло весь оптимизм. Сначала она терпела, потом начала учить шофера, как ехать, чтобы меньше трясло. На остановках, когда ученые устраивали небольшие вылазки, определяли почву, копали шурфы, описывали растения, она, совсем убитая жарой, сидела в кабине, боясь высунуться на солнцепек.

— Все писатели так работают, не вылезая из машины, или вы исключение? — съязвил шофер.

Тогда она рассердилась окончательно, заявила, что поедет в следующей машине, и выскочила из кабины. Но пока ученые занимались сбором материалов, решила пройтись-таки по пустыне и взобралась на бархан. Неловко наступила на осыпающуюся кромку и свалилась вниз с противоположного крутого склона. Отряхнулась и решила обойти барханную гряду. Она не знала, что на такое не решаются, боясь заблудиться, даже опытные чабаны, и уходила от стоянки все дальше.

Ее хватились только к вечеру, когда отъехали добрых тридцать километров. Ночью, с трудом отыскивая собственные следы, вернулись обратно, зажгли костер на бархане, кричали, гудели — все напрасно. Только к следующему полудню нашли писательницу полузасыпанной у подножия бархана. С трудом привели в чувство, спросили, зачем легла внизу? Ведь бархан движется, еще немного — и ее никто никогда бы не нашел.