Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [5]
Как стал бы Плетнёв писать о Пушкине «для себя», мы можем только догадываться, но о том, как он писал «для других», даёт представление биография Пушкина, напечатанная им в 1838 г.[30] Прост и безоблачен был жизненный путь Пушкина, если верить этой биографии. Он никогда не испытывал мучительного разлада с действительностью, не рвался прочь из России, не задыхался в тисках николаевского террора, усугублявшихся жёсткой материальной нуждой. Творчество его не подвергалось цензурным гонениям. «Борис Годунов» просто «долго хранился в портфеле автора», а «Медный Всадник» не упоминается вовсе. Правительство отечески ласкало поэта, отнюдь не помышляя преследовать его. Просто «между тем Пушкин переехал в Кишинёв», просто «в конце 1824 г. Пушкин оставил Одессу». Мудрено было угадать за этим ожесточённое преследование, одиночное заключение в глухой деревне, тем более, когда автор, уже откровенно в разрез с истиной, сообщал, будто, «возвращаясь из южной России в Псковскую деревню свою, он (Пушкин) посетил Москву и Петербург, где так жадно читались его стихотворения». Впрочем, правительству, повидимому, и не за что было карать Пушкина. Он, очевидно, не писал ни революционных стихотворений ни «Гавриилиады», не был в связи с декабристами, не ссорился с царём и правительством, не оплакивал гибель «120 друзей, братьев, товарищей». Да и существовали ли вообще декабристы? Создаётся впечатление, что Пушкин жил и творил вне времени и пространства, в каком-то нереальном, сказочном государстве.
Так приходилось писать о Пушкине в николаевскую эпоху. Мудрено ли, что эта перспектива не соблазняла друзей поэта и что они предпочитали молчать? Отсюда, конечно, не следует, что все они в равной степени руководствовались литературными расчётами и политической осторожностью. П. В. Нащокин, например, должно быть, просто не собрался записать свои воспоминания о Пушкине вследствие той же безалаберности, которая привела к утрате им вещественных пушкинских реликвий, доставшихся ему после смерти поэта. Соболевский, который однажды уже приступил даже к своим воспоминаниям о Пушкине, собираясь развернуть широкую панораму жизни поэта, но бросил работу на первых же страницах,[31] сам признавался в 1855 г. М. Н. Лонгинову в том, что не может решиться писать воспоминания о Пушкине, не чувствуя себя способным справиться с этой ответственной задачей.[32]
Так или иначе, но мемуарное наследие, оставленное ближайшими друзьями Пушкина, количественно крайне незначительно и буквально тонет в безкрайном море псевдомемуарной литературы. Повидимому, в первые десятилетия после смерти поэта слишком велико было искушение у разных литературных проходимцев связать своё имя с именем Пушкина. Слишком велик оказался искус вложить в уста Пушкина мнимые похвалы своему грошовому творчеству, или, путём измышления какого-нибудь эпизода, пристегнуть себя к его биографии, чтобы хоть на мгновение блеснуть отражённым светом. Пушкина возили по городам, в которых он заведомо не бывал, навязывали ему поступки, которых он не мог совершить, заставляли писать стихи, сочинив которые он не был бы Пушкиным. Создавались и целые значительные мемуарные произведения, представлявшие собой более или менее искусную фальсификацию (воспоминания А. О. Смирновой, Л. Н. Павлищева, А. Грена и др.).
С течением времени, по естественным причинам, приток новых воспоминаний о Пушкине пошёл на убыль. Ему на смену явился материал ещё более апокрифического характера. Многие литераторы, посещая Пушкинские места, — в Михайловском и Болдине, в Кишинёве и Одессе, на Кавказе и в Оренбурге, — встречали доживающих свой век современников Пушкина и, с их слов, записывали устные предания о нём. Рассказы кишинёвских чиновников, одесских извозчиков, михайловских дворовых и т. д. потекли непрерывной струёй. Кое-что в этих материалах интересно, но в целом это скорее особая разновидность фольклора, чем мемуары.
Всеми этими соображениями и определился отбор материала для настоящего издания, объединяющего по возможности все наиболее ценные и достоверные воспоминания и рассказы о Пушкине, восходящие к его друзьям и близким знакомым и посвящённые его творческой, политической или интимно-бытовой биографии. В книге объединены мемуары 28 современников Пушкина, начиная с краткой и лапидарной записки брата поэта, посвящённой детству и молодости Пушкина, и кончая запиской его домашнего врача, И. Т. Спасского, рассказавшего о его последних часах.
Следует, однако, оговорить, что и воспоминания, объединённые в настоящем издании, далеко не равноценны между собой и не все внушают одинаковое доверие. Уже самый перечень их авторов свидетельствует о необходимости весьма критического отношения ко многим из печатаемых мемуаров. Они исходят от лиц, часто полярно-противоположных по своим социальным, политическим и литературным взглядам. От ожесточённого литературного врага Пушкина, Ксенофонта Полевого — до одного из ближайших его соратников и друзей, кн. Вяземского, от воинствующего реакционера-гасителя и крепостника Юзефовича до первых русских буржуазных революционеров, декабристов Пущина и Якушкина — таков пёстрый ряд пушкинских мемуаристов.
