Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [2]
Всё это было написано в то самое время, когда Пушкин усиленно и напряжённо работал над своими мемуарами. И, конечно, именно исходя из собственного опыта, он заключал о трудности и даже невозможности писать «о самом себе». Он и не шёл этим путём, ни тогда, ни раньше, ни позже, во всех своих попытках создания мемуаров, ставя себе задачей «описание современных происшествий», и при этом не беспристрастное, прагматическое описание, а описание «пером Курбского».
Пушкин был и активным пропагандистом мемуарного творчества. В библиотеке его разного рода мемуары занимают очень значительное место.[5] Письма к друзьям, особенно с юга и из Михайловского, полны просьбами о высылке вновь появлявшихся памятников мемуарного творчества и репликами по поводу прочитанных. «Милый мой, если только возможно, отыщи, купи, выпроси, укради Записки Фуше, и давай сюда; за них отдал бы я всего Шекспира; ты не воображаешь, что такое Fouché! Он по мне очаровательнее Байрона. Эти записки должны быть во сто раз поучительнее, занимательнее, ярче записок Наполеона[6]…»
Он читал мемуары Дидро и Данжо, капитана Брюса и доктора Куна, с большими трудностями раздобывал копии записок Екатерины II и Дашковой, копии дневника Храповицкого и записок И. И. Дмитриева. Он накапливал большой мемуарный материал для своей «Истории Пугачёва», а для «Современника» писал статьи о записках бригадира Моро-де-Брозе, о сборнике «Старина и Новизна», об издании переписки Вольтера с де Броссом, о записках Джона Теннера, об издании записок «кавалерист-девицы» Дуровой и т. д.
Пушкина интересовал и исторический анекдот, как самостоятельная форма мемуарного творчества. Он сам записывал и печатал ещё в «Литературной газете» исторические анекдоты. В этом же плане и записи рассказов Н. К. Загряжской, и его «Table-talk» (1834—1836), заключавшие в себе, наряду с историческими анекдотами, и автобиографические, личные воспоминания.
Друзей своих и знакомых Пушкин постоянно склонял к писанию мемуаров. Ещё в 1830 г. он настойчиво уговаривал своего друга П. В. Нащокина приняться за мемуары и даже сам помогал ему, начав под диктовку Нащокина записывать его воспоминания. Он не оставлял Нащокина в покое, и через шесть лет требовал присылки всего написанного. То же самое повторилось в 1836 г. с актёром М. С. Щепкиным, которого Пушкин всячески побуждал к писанию мемуаров, собственноручно записав в тетрадь начальные их строки. Ещё за несколько лет до того, с тою же просьбой писать мемуары, Пушкин обращался к А. П. Ермолову, предлагая себя в качестве их издателя. В 1836 г. он сносился с С. Н. Глинкой по поводу его Записок и тогда же был занят изданием Записок Н. А. Дуровой.
С таким же вниманием и интересом относился Пушкин и к памятникам эпистолярного творчества, хорошо сознавая огромное историко-литературное значение собственной переписки. В 1833 г. Плетнёв даже жаловался Жуковскому на то, что Пушкин «ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своём старые письма к себе».[7] Эти занятия Пушкина были отнюдь не случайными. Кажется, с уверенностью можно сказать, что ему же принадлежала первая идея издания своей переписки.[8] По крайней мере, когда умер Дельвиг, Пушкин 13/VII-1831 г. писал их общему лицейскому товарищу, М. Л. Яковлеву: «На днях пересмотрел я у себя письма Дельвига; может быть со временем это напечатаем. Нет ли у ней (вдовы Дельвига) моих к нему писем. Мы бы их соединили».
Смерть Дельвига углубила интерес Пушкина и ещё к одной форме мемуарного творчества, постоянно его привлекавшей: к отражению в мемуарной литературе образов замечательных современников. Ещё в 1826 г. он уговаривал Вяземского написать воспоминания о Карамзине.[9] В 1831 г. советовал Денису Давыдову писать воспоминания о ген. Раевском, а у кн. Юсупова выспрашивал его воспоминания о Фонвизине.[10] Когда же умер Дельвиг, Пушкин долго занят был мыслью о том, чтобы, совместно с Баратынским и Плетнёвым, написать воспоминания о жизни покойного друга.[11]
Трагическая гибель Пушкина внезапно поставила его друзей перед необходимостью мобилизовать собственные воспоминания о нём. Постоянная пропаганда Пушкиным мемуарного творчества, глубокий интерес его к мемуарной литературе и незавершённые попытки создания собственных мемуаров являлись своего рода завещанием друзьям, властно требовавшим исполнения. Завещание это, однако, осталось не выполненным. Если, по злой иронии судьбы, единственным видом прижизненных мемуаров о Пушкине были жандармские досье, часто с завидной тщательностью фиксировавшие подробности его жизни, то и после смерти поэта никто из его ближайших друзей и товарищей не написал воспоминаний о нём. Только однажды, в роковой день 27 января 1837 г. друзья поэта спохватились, что надо сохранить для потомства историю его предсмертных минут. Так случилось, что последние дни Пушкина запечатлены в целом ряде мемуарных и эпистолярных документов, принадлежащих друзьям, окружавшим умирающего (А. Тургеневу, Жуковскому, Вяземскому), и пользовавшим его врачам (Далю, Спасскому, Шольцу).
Известный немецкий критик Варнгаген фон Энзе ещё в 1839 г., откликнувшись на выход первых томов посмертного издания сочинений Пушкина, писал: «Биография Пушкина, которая представила бы откровенно и искренно все его отношения и его судьбу, была бы богатым подарком, заслуживающим благодарности, но в настоящее время трудно ожидать такой. Впрочем, пусть его соотечественники вместо того собирают и предварительно издают материалы для будущего употребления».
