Провинциалка - [16]

— Ты знаешь, эта прощальная речь меня растрогала. Старик хорошо говорил, хоть и сам уже одной ногой в могиле.

— Чем больше мы стареем, тем толерантней становимся, — улыбнулась Стратиева.

И я с удивлением обнаружил, что у нее зубной протез. Значит, в прошлый раз я ошибся, вспомнив ее "волчью" улыбку и крупные зубы. Эти тоже были крупными, но не ее собственными…

Мы сели в машину и помчались по оживленным дневным улицам.

— А ты поддерживаешь отношения с Норой? — внезапно спросил я.

— Конечно! — ответила она. — Месяц тому назад она гостила у нас несколько дней.

— Они по-прежнему живут в К.?

— Да. Михаил работает на флотационной фабрике, а Нора преподает игру на фортепьяно в детской музыкальной школе. Чуть постарела, поседела слегка, но все еще интересная женщина…

Что-то теплое и полузабытое дрогнуло в моем сердце.

— Она могла стать известной пианисткой, но побоялась остаться старой девой! — сказала Бэлла Караджова в ту прекрасную февральскую ночь, когда я впервые переступил порог Нориного дома.

— Это правда? — смущенно спросил я хозяйку.

Нора загадочно улыбнулась.

— Что вас удивляет, вы не сталкивались с опрометчивыми поступками?

— Когда ты видел ее в последний раз? — донесся издалека голос Стратиевой.

Я резко повернулся к ней, искренне удивленный присутствием другого человека в моей машине.

— Давно… Куда тебя подбросить?

— К университету. А ты не сожалеешь?

— О чем?

— О том, что жизнь разлучила вас. Она никогда не была счастлива с Михаилом. Мне кажется, что ты был ее большой любовью.

Я не улыбнулся, несмотря на высокопарность выражения.

Несколько раз в ресторане, а затем в доме у Норы, когда она пригласила нас на чашку кофе, объясняя, что Михаил уехал в командировку в Софию, я с искренней признательностью ловил себя на мысли о том, что считаю себя вечным должником этой страшненькой пианистки, которой пришла в голову мысль дать концерт в этом далеком, богом забытом краю.

Когда подошло время отъезда Бэллы, Нора предложила проводить ее на вокзал. Мы заехали в гостиницу за ее чемоданчиком, затем наняли извозчика — они уселись на широком сидении, застеленном белым полотном, а я примостился против них на узенькой скамье, поджав ноги, но они вплотную прикасались к их коленям. В этом прикосновении, в нашей молчаливой близости, в их еле уловимом теплом дыхании, достигавшем моего лица, было что-то уютное и возбуждающее. Мне было невыразимо приятно, хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась.

Мы попрощались с Бэллой, и она уехала, оставив нас на опустевшем перроне. Тогда Нора как-то странно взглянула на меня — вопросительно и в то же время скорбно и, поддавшись внезапному порыву, стиснув мою руку повыше локтя, повела меня обратно безлюдными улицами. Мне и в голову не пришло спросить, куда мы идем, мой язык одеревенел от напряжения. Когда мы добрались до их дома и я протянул руку к выключателю, она перехватила ее…

— Стоит лишь вспомнить, сколько бед принес Перфанов этому краю! — вновь услышал я голос Стратиевой. — Но чего я никогда не смогу ему простить, это того, что он засадил в тюрьму невинного человека лишь за то, что тот осмелился выступить против него. Не хочу злорадствовать, и все же… Бог мне судья, но когда я увидела его в гробу…

Я ошеломленно взглянул на нее. О чем говорит эта женщина, кто засадил в тюрьму невинного человека? Неужели она хотела сказать, что…

— Ты что-то путаешь, — пробормотал я после секундной заминки, — если ты думаешь, что Перфанов виновен в том, что Михаил Тенев сел в тюрьму…

— А кто? Разумеется, это его вина… Впрочем, прошу прощения, я забыла, что ты был его протеже…

Ее голос стал грубым и хриплым.

Я мельком взглянул на ее обнажившиеся круглые колени и заинтересованно подумал, как бы она поступила, если бы я решил ее обнять. Наверное, отпрянула бы, прибегнув к весьма красочным выражениям, одновременно расстегивая дрожащими пальцами пуговицы моей рубашки, и я постоянно сталкивался бы с ее огромным носом, пока не оказался бы поваленным на кровать, полузадушенным мертвой хваткой, выжатым до капли и выплюнутым, как пустая кожура…

— Нетрудно заметить, что ты строго придерживаешься древнего правила: "О мертвых ничего, кроме хорошего!" — ввернул я, бросая на нее иронический взгляд.

— Никогда не следовала этому глупому принципу. Считаю его вершиной человеческого лицемерия.

— А зачем Перфанову было нужно… сажать Тенева?

— Очень просто, из-за его пресловутой технологии, которую он пытался внедрить как новаторскую… Прошло много лет, пока, наконец, выяснилось, что эта технология, за которую он получил множество орденов и наград, — полный блеф!

— Почему блеф? Она ведь давала отличные результаты!

— Это он выдавал их за отличные, — криво улыбнулась Стратиева. — Ему довольно долго удавалось вводить в заблуждение начальство в Софии, но в конце концов истина выплыла наружу. Оказалось, что Михаил был прав, протестуя против внедрения. Но что из этого — столько лет гнить в тюрьме! Попал, как кур во щи…

Когда вскоре я остановился у тротуара, она взглянула на меня, и в ее зеленоватых глазах сверкнул огонек раскаянья.

— Знаешь, пару лет тому назад мы с Атанасом смотрели твою пьесу, нам понравилось.