Провинциалка - [15]

Мужчины водрузили гроб на траурную колесницу, и группа сопровождающих неторопливо выстроилась позади нее. Первыми оказались дочь Перфанова, его зять и еще несколько молодых людей. За ними следовали двое пожилых мужчин, несших траурный венок с красной лентой, а дальше — все остальные. И процессия тронулась.

Мне пришло в голову, что могила, вероятно, где-нибудь далеко и я вымажусь в грязи по уши, пока доберусь туда. Я посмотрел на свое синее "вольво" на стоянке и повернулся к Стратиевой.

— Могу подбросить тебя на машине, — любезно предложил я ей.

Страгиева недоуменно взглянула на меня.

— Разве вы не пойдете к могиле? Вы ведь были так близки с ним там, в К.

Услужливая память немедленно оживила широкую, раскаленную солнцем, центральную улицу города с выгоревшей краской трехэтажных домиков по обе стороны; я почувствовал запах панированного сыра, долетавший вечерами из столовой ИТР, перед моими глазами возник просторный кинотеатр читалишта[9] и сидящие в зале мужчины и женщины — все до одного знакомые между собой…

— В сущности, разве мы не были на "ты"? — ласково улыбнулся я своей пресловутой улыбкой, перед которой не могли устоять — что было уже доказано — девять женщин из десяти.

К моему удивлению, Стратиева оказалась из этой девятки.

— Может быть, — ответила она с едва ощутимым волнением.

И я снова убедился в том, что она была не такой уж уродливой, лицо ее излучало какой-то мягкий свет, оттеняемый прозрачной косынкой.

— Не вижу причин менять установившиеся отношения, ты не находишь?

Стратиева ничего не ответила, проводила задумчивым взглядом процессию, почти скрывшуюся из виду, и подала мне руку.

— Благодарю за любезное приглашение, но я хочу проводить его до могилы.

Я не принял руки и неохотно двинулся рядом с ней к широкой центральной аллее.

— Не помню, когда я был здесь в последний раз. Но ты права: раз мы пришли, следует остаться до конца… Впрочем, как твой муж, ты все еще водишь его за нос?

— Теперь я вожу его за руку, — вздохнула она. — У него был удар, и сейчас одна нога парализована.

— Извини, я не знал…

Я почувствовал страшную неловкость. Стратиева все поняла и мягко, без малейшего укора добавила:

— Уже три года…

"По ней не скажешь, — мелькнуло у меня в уме. — Она выглядит все такой же подтянутой и жизнерадостной!"

— В сущности, это он настоял, чтобы я была на похоронах, — продолжала Стратиева. — Они ведь столько лет работали вместе. Атанас очень расстроился, хотя они с трудом находили общий язык. Впрочем, тебе это прекрасно известно…

Еще бы! Перфанов был в конфликте со всем коллективом комбината, начиная с директора, инженера Стратиева, и кончая последним химиком-стажером. Он пытался убедить всех в необходимости внедрения своей технологии по добыванию медного концентрата, а местные специалисты противились этому, потому что, пока фабрика меняла бы устаревшую технологию, о выполнении плана не могло быть и речи и, таким образом, Перфанов бил каждого из них по карману.

Мы медленно приближались к хвосту процессии.

— Ты знаешь, как он умер? — спросил я.

— Знаю.

— Не могу поверить, что такой умный и сильный человек дошел до подобного состояния.

— Мне кажется, что в этом мире все же существует нечто вроде возмездия…

"Да, хоть и в овечьей шкуре, а все-таки волчица есть волчица!" — насмешливо подумал я.

— Что ты имеешь в виду?

Стратиева промолчала, поджав тонкие губы.

Катафалк медленно катился по широкой аллее, лошадиные копыта глухо чавкали в тонком слое грязи, покрывавшем асфальт. Наконец он остановился.

Между низенькими деревьями, слева, темнел бугорок мокрой земли. Гроб сняли и положили на этот бугорок.

Люди полукругом обступили свежевыкопанную могилу. Вновь появился высоколобый человек и шепнул что-то на ухо одному из пожилых мужчин, несших траурный венок с красной лентой.

Сжав в руке свою широкополую черную шляпу, тот приблизился к могиле. Выступающий кадык задвигался на его тонкой шее еще до того, как он открыл рот и произнес первое слово.

В отличие от первого оратора, явно знавшего покойного понаслышке, старик сидел с ним в одной тюремной камере до революции, а сразу же после Девятого сентября 1911 года работал вместе с Перфановым вплоть до того времени, когда тот уехал на учебу. Начав свою речь с бедняцкого сельского происхождения покойного, выступавший перешел к его активной антифашистской деятельности. Речь была искренней и взволнованной, голос то прочувствованно взлетал ввысь, то понижался до шепота. И люди, притихнув, слушали его. Кое-где слышались всхлипы, женщины, расчувствовавшись, вытирали глаза.

— Верность коммунистическим идеалам, беззаветное служение им и классовая твердость воина революции — это не модные побрякушки, меняющиеся с каждым сезоном! — неожиданно повысил голос оратор. — Все это в чистом виде было свойственно Симеону Перфанову, являлось его плотью и кровью. Это — типичные достоинства целого поколения коммунистов, без которых нельзя представить себе нынешнюю Болгарию. Человек, которого сейчас мы провожаем в последний путь, был одним из самых достойных представителей своего поколения…

Я бросил горсть земли на опущенный в яму гроб, попрощался с Тамарой и вместе со Стратиевой направился к выходу.