Против часовой - [23]

— Буэнос динас, синьора, — сказал он.

— Хай, — сказала Наташа, как заправская американка — она ведь не знала, как его поприветствовать по-испански… — Ай нид а такси, приз. Энд ченд долларс, плиз, сэр.

— Момент, синьора, — откликнулся портье и выставил смуглые руки вперед растопыренными розовыми ладонями, будто успокаивал клиентку. И взялся за трубку телефона.

Разменяв сто долларов — за них она получила солидную пачку желтых и фиолетовых мексиканских бумажек, — курс был один доллар к десяти песо примерно, он значился на электронном табло рядом с электронными же часами — Наташа присела в кресло в холле, рассеянно полистала какой-то испанский журнал с репортажами о серфинге в Акапулько. Конечно, можно было бы попытаться позвонить Валерке по телефону — у них наверняка есть городская телефонная книга. Но нет, звонить она не будет. Она просто приедет. Возникнет, явится, предстанет. Так будет всего эффектнее… Наташе, конечно, было томительно и страшно, но сказывалось возбуждение от перелета, в душе была какая-то странная легкость и зыбкость, — быть может, после выпитой в самолете текилы. И, конечно, предвкушение необычайного.

— Такси вэит ю, синьора, — крикнул из-за стойки портье.

— Сенкс, сэр, — отозвалась Наташа, чувствуя себя знатной дамой. Иностранкой. И пошла по ковру, как по подиуму, к стеклянным дверям, и створки расступились перед ней.

Шофер уже держал заднюю дверь такого же зеленого фолксвагена, что привез ее из аэропорта, нараспашку. Может быть, и шофер тот же? Наташа вгляделась. Нет, другой, но что-то странное показалось Наташе в его лице: ах, вот что — этот, на удивление, был без усов. И отчего-то Наташе мельком подумала, что это недобрый знак. Прежде чем влезть в салон автомобиля на заднее сидение, Наташа показала ему раскрытую книжку с адресом. Шофер изучал адрес довольно долго, потом очень внимательно поглядел Наташе в лицо.

— Колониа Дакторис, си? — спросил он.

Наташа не поняла, но сказала си, синьор — на всякий случай.

— Эз каро, — сказал шофер. И прибавил по-испански какую-то фразу, но Наташа ничего не поняла. Было ясно, что водитель не слишком обрадован ее заказом. Или просто в дурном расположении духа. Внутри машины Наташу неприятно удивило, что переднее сидение рядом с шофером было выворочено, а заднее — отделено от шофера решеткой. Не такси, а тюрьма какая-то.

Они покатили. Довольно быстро кончились высокие дома, пошли особняки за узорчатыми коваными оградами, увитыми какими-то вьющимися растениями с розовыми цветочками. Но незаметно кончились и они, и постепенно облик города за окнами автомобиля принял какие-то театральные на вкус Наташи очертания. Как-то разом иссякла и полиняла краска на стенах зданий, сами дома скукожились и сделались меньше ростом, то и дело стали попадаться витрины, забитые фанерой или закрытые стальными жалюзи, тут и там красовались на облупленных стенах граффити и грубо нацарапанные надписи, — те, что были по-английски оказались, все как одна, непристойными; и не стало видно людей. Только груды мусора, только какие-то обрывки и тряпки, клочки бумаги, пустые банки из-под пепси на булыжнике ставшей узкой улицы… И город Мехико, показавшейся было Наташе нарядным, зеленым и веселым, стал напоминать декорации к английскому мюзиклу по «Оливеру Твисту».

Глава 18. ОПЯТЬ ПЕРВЫЙ МУЖ

Они ехали долго, и Наташа, тревожно глядя в окно автомобиля, стала сомневаться — туда ли ее везут. Машина ехала сквозь натуральные трущобы. К тому же, внезапно исчезло солнце, и за оконный мир предстал просто зловещим, в нем преобладали коричневые тона. И Наташе захотелось сейчас же повернуть обратно и опять оказаться в своем стерильно чистом номере в отеле. Такси то и дело куда-то сворачивало, пока улица не сузилась до ширины комнаты. И Наташа вдруг подумала, что ей отсюда, наверное, уже никогда не выбраться. Ты идешь к дому, вспомнила она прорицание Солвейг, и горько усмехнулась про себя. Да уж, занесло, так занесло. Интересно, здесь действительно может жить человек…

Наконец, машина остановилась, и водитель указал Наташе на криво висевшую табличку на углу дома. Да, это была та самая улица Мачете, что значилась в ее книжке — только сейчас до Наташи дошел зловещий смысл этого наименования. Наташа выбралась из автомобиля и растерянно и умоляюще сказала водителю:

— Плиз, вэит ми.

— Но, синьора, — решительно сказал водитель и показал на счетчик. Счетчик показывал цифру 90.

Наташа было испугалась величины суммы, но потом, посчитав, сообразила, что с нее причитается только девять долларов. И в своей пачке отыскала бумажку в сто песо. — Ваит ми, плиз, — повторила она жалобно, озираясь.

— Си, си, — сказал шофер и махнул рукой вперед. — Но паса нада.

Наташа поняла так, что нужно идти вперед. Но едва она отвернулась, чтобы окинуть взглядом неуютный грязный проулок, как шофер включил зажигание и двинулся задом в обратную сторону. Наташа глядела ему вслед с отчаянием, пыталась помахать ему, чтоб тот остановился, но шофер смотрел назад, повернув свою безусую голову к ней затылком.

Постояв и решившись, Наташа двинулась вперед, ища нужный дом под номером двенадцать. Очень сильно воняло кошачьей мочой. Дом десять она нашла, но на следующем отсутствовала табличка с номером. Зато были облезлые и шаткие ворота, неплотно прикрытые. Наташа толкнула створку, которая приоткрылась ровно так, чтобы можно было протиснуться внутрь. Оказалось, что неприглядный фасад скрывает вполне уютный зеленый тенистый дворик. Разноцветное белье сушилось и здесь, и с бьющимся сердцем Наташа поймала себя на том, что перебирает взглядом мужские рубашки. Которая из них его? Только тут она увидела, что у стены за маленьким столиком сидит по пояс обнаженный индеец в красно-синей бандане, а перед ним — бутылка с какой-то желтой жидкостью. И рюмка. Он разглядывал Наташу ровно так, как смотрят индейцы в кино: зорко, но без видимого интереса, бесстрастно. Наташе стало не по себе. Однако едва они встретились взглядами, как мужчина громко крикнул что-то, по-видимому, обращаясь к кому-то в доме. И налил себе рюмку.