Простая милость - [20]

В тот вечер на площадке перед нашим домом столпилось множество детей с Равнин, и все они хотели услышать, как мы с Джейком наткнулись на мертвеца. Рассказывал я. К тому времени я излагал эту историю в приукрашенном виде, благодаря чему она сделалась ужасно захватывающей и держала слушателей в страхе и нарастающем напряжении: «Нам послышались голоса. Кто-то спорил. Мы поняли, что там есть кто-то еще. Не была ли его смерть насильственной, и не грозит ли нам опасность из-за того, что мы обнаружили тело?» Джейк взглянул на меня с легким испугом, но ничем не опровергнул мою версию событий. В глазах слушателей прочитывались зависть и уважение — опьяняющая смесь.

Потом мы играли в софтбол на лужайке позади нашего дома, а когда стемнело, все разошлись по домам. Отец еще не вернулся. Мать стояла на кухне возле раковины, курила и смотрела в окно на Тайлер-стрит. Мы попросили чего-нибудь вкусненького перед сном, и она разрешила нам съесть мороженое, что мы и сделали за просмотром «Шоу Эда Салливана». Отправляясь спать, мы с Джейком пожелали матери спокойной ночи. Она подставила нам щеку для поцелуя, но ее глаза неотрывно глядели на Тайлер-стрит — было ясно, что она озабочена. Я не понимал, о чем тут беспокоиться — ведь отца часто звали к себе прихожане, и визиты эти порой затягивались, потому что он помогал людям в самых разных ситуациях, например, принимал участие в долгих бдениях у постели больного или умирающего.

Когда мы поднялись в нашу спальню, Джейк сказал:

— Больше не рассказывай этого.

— Чего не рассказывать?

— Каким ты был героем, когда наткнулся на мертвеца.

— Так я и был.

— Так и я был.

— Все это знают.

— Из твоего рассказа выходит, что не был.

— В следующий раз сам рассказывай.

Джейк замолчал, но я почувствовал, как на другом конце комнаты он вскипает от возмущения.

На Рождество нам подарили часы-радиоприемник с таймером. Можно было слушать радио в течение часа, а потом оно автоматически выключалось. Вечером по воскресеньям мы с Джейком слушали «Избавление», религиозную передачу, которая транслировалась из Чикаго, из места под названием Старый Маяк. Передача представляла собой цикл инсценированных историй о людях, которые спускались в самые темные бездны, какие только можно вообразить, и лишь Свету Господню удавалось проникнуть к ним и вывести к спасению. Религиозная составляющая меня не слишком заботила, но радиоспектакли тогда были редкостью, а мне нравилось, когда историю излагали подобным образом. Обычно во время передачи Джейк засыпал, и эта ночь не была исключением.

Я слушал радио, пока оно не отключилось, и уже тоже начинал засыпать, когда услышал, как к дому подъехал «паккард». Входная дверь отворилась, и я понял, что мать вышла на веранду встречать отца. Я подошел к окну и увидел, как он вместе с Гасом выходит из гаража.

— Спасибо, Гас, — сказал отец.

— Отлично поработали, капитан. Будем надеяться, не впустую. Спокойной ночи.

Гас побрел к церкви, а отец подошел к матери, которая ждала его на веранде. Они вошли в дом и направились на кухню. Я знал, что сейчас мать положит отцу разогретых спагетти, и лёг обратно в постель. Сквозь вентиляционную решетку я слышал, как стулья шаркнули по линолеуму, мои родители сели за стол, а потом наступила тишина — отец принялся за еду.

— В конце концов мы отыскали его в одном баре в Манкейто, — сказал папа некоторое время спустя. — Он был пьяный в стельку. Мы сделали все возможное, чтобы его протрезвить. Дали ему что-то съесть. Поговорили, я попытался его убедить, чтобы он помолился вместе со мной, но он отказался. Наконец ему стало лучше, и он собрался домой. Он очень сожалел, что так обошелся с Амелией и Питером. Сказал, что в последнее время все было сложно, и поклялся, что больше такое не повторится.

— И ты поверил?

Отец поскреб вилкой по тарелке, собирая остатки.

— Не знаю, Рут, может ли Бог дотянуться до каждого человека. Или просто я не знаю, как приблизить каждого человека к Богу. Тревис блуждает в потемках, я беспокоюсь о нем и его семье. Не знаю, что могу сделать, кроме, как молиться за них.

Зашумела вода, звякнули вилка и тарелка — мать поставила их в раковину. Снова наступила тишина, и я представил себе, как мать повернулась к отцу, который еще сидел за столом. Последнее, что я слышал той ночью, был ее тихий голос, произнесший:

— Спасибо тебе, Натан. Спасибо, что попытался.

7

В понедельник у отца был официальный выходной. После завтрака он обычно совершал так называемый моцион — прогуливался от Равнин до дома Эмиля Брандта. У Брандта была сестра Лиза, которая давно сдружилась с Джейком, поэтому брат часто сопровождал папу. В тот понедельник я напросился с ними, поскольку все еще был связан отцовским запретом выходить со двора без его разрешения. Это было для меня все равно, что выйти на прогулку из тюрьмы. Ариэль отправилась с нами, но она в любом случае часто бывала дома у Эмиля Брандта, не только занимаясь под его руководством игрой на фортепиано и композицией, но и работая над его мемуарами, которые он надиктовывал уже больше года.

Хотя Эмиль и Лиза Брандты были членами королевского семейства Брандтов — они приходились братом и сестрой Акселю Брандту, а значит, дядей и теткой Карлу — жили они в своеобразном изгнании на прекрасно обустроенной ферме прямо над рекой, на южной окраине Нью-Бремена. Они были Брандтами по имени и состоянию, однако отличались от всех остальных. Эмиль был пианистом-виртуозом и замечательным композитором, и в молодости вращался среди знаменитостей. После того, как он сделал предложение моей матери, а потом покинул ее, он отправился учиться музыке в Нью-Йорк и сблизился с Аароном Коплендом. Копленд только что возвратился из Голливуда, где с большим успехом работал над музыкой к экранизации романа Стейнбека «О мышах и людях». Композитор предложил бедствовавшему Эмилю попытать счастья на Западном Побережье, и юноша последовал его совету. Ему повезло: он быстро нашел работу в киноиндустрии и сделался своим человеком в голливудском сообществе. Он познакомился со Скоттом Фицджеральдом, доживавшим последние годы почти в полной безвестности, с сестрами Эндрюс, которые оказались родом из Миннесоты, и с Джуди Гарленд, урожденной Фрэнсис Гамм, тоже из Миннесоты. Пока война не прервала его пиршеств со звездами, перед молодым музыкантом открывалось две дороги: одна вела к роскошной жизни и блестящей карьере кинокомпозитора, другая же влекла обратно, в края, из которых он был родом, к музыке, глубоко уходившей корнями в эту землю и овеянной тамошними ветрами. Все это Ариэль узнала, набирая мемуары под его диктовку, а потом рассказала мне.