Приступим, пожалуй. С самого начала, хорошо?
Будьте любезны, назовите имя и возраст для протокола…
— Джаспер?
— Мм-м…
— Просыпайся, милый, — мама потрясла мальчика за плечо. — Пора вставать.
— Почему? — Джаспер Лири приоткрыл глаза. За окном было темно. — Что-то случилось?
— Мы с тобой отправляемся на ферму. Там будет весело. Правда, чудесно?
Щелкнула кнопка ночника, и Джаспер на миг ослеп.
Сонно моргая, он сел в кровати и уставился на будильник, стоявший рядом на столике. И шести часов еще нет.
— Поторопись, сынок, — позвала мама из коридора. — Нам пора ехать. Выше нос, день не станет ждать!
Ему было всего девять, но по натянутой нотке в ее бодром голосе Джаспер сразу понял, что мама лишь пытается казаться беззаботной. Хмурясь, второпях оделся. Выходя из комнаты, задержался у календаря: 12 августа 1952 года, вторник.
Когда Джаспер, на нетвердых пока ногах, вышел во двор и направился к их машине — «Шеви» 47-го года выпуска, — мать встретила его искусственной улыбкой. «Выше нос», — уныло повторил про себя Джаспер, стараясь отделаться от ощущения, будто творится что-то неладное. Они так резко вывернули с парковки, что покрышки «Шеви» негромко застонали.
Почти никогда мама не отпрашивалась с работы, чтобы побыть вдвоем с сыном, и этим утром, она, как обычно, должна была выйти в утреннюю смену на молокозавод. «Может, на ферме и вправду будет весело, как она обещает?» Джаспер изобразил для нее счастливую улыбку, но мама смотрела вперед, на дорогу. Губы ее были сжаты в тонкую линию, а напряженно сдвинутые брови выдавали раздражение. Впрочем, Джасперу не полагалось замечать мамины чувства.
У Джаспера имелась скверная, на мамин взгляд, привычка: подмечать вещи, которые не стоило бы. «Ты чересчур смышлен себе же во вред», — частенько повторяла мать. Вот и теперь, если Джаспер спросит, что случилось, она наверняка окинет сына встревоженным взглядом и, рассеянно улыбаясь, взъерошит ему волосы на макушке. А то и шлепнет по губам, чтобы не умничал понапрасну. «Детей должно быть видно, но не слышно! Тем более если мама расстроена…»
В заднем стекле «Шеви» высокие трубы и каменные башни Детройта убегали назад, торопясь скрыться за горизонтом. Джаспер уткнулся носом в окно и наблюдал, как мимо проносятся стройные ряды домов, залитые рассветным солнцем. Они ехали все дальше на север; жилые районы мало-помалу сменились полями, где стеной поднимались колосья. Мамино молчание сделалось в конце концов оглушительным, и Джаспер поневоле принялся гадать: что же такого он натворил?
Они почти достигли предместий Бартчвилля, когда он отважился спросить: «А зачем мы едем в гости к дяде Лео?» Беспокойство наружу не прорвалось, но, как Джаспер ни старался, убедительно передать в голосе «настоящий восторг» он все же не сумел. Мама лишь вздохнула и, сунув руку в сумочку, потянула со дна небольшую жестяную фляжку.
Джаспер наскоро припомнил события последних дней, отыскивая причину маминого недовольства: что же такого ужасного он мог сделать или, наоборот, не сделать? На ум не приходило ни одного невыполненного поручения. Летом домашних заданий не дают, и Джаспер почти целыми днями пропадал в парке, в который утыкалась их улица. Остальное время он проводил, помогая в «Пекарне Карбо» на первом этаже, прямо под их квартирой. Если мама задерживалась на работе, а отец выходил на автозавод в вечернюю смену, миссис Карбо настаивала, чтобы Джаспер непременно оставался у нее, и кормила ужином. В последнее время ужинать вместе с семейством Карбо приходилось все чаще, но вслух Джаспер не жаловался.
На его лицо наползла тень от большого коровника у обочины.
Мама откинула голову назад и сделала долгий глоток из фляжки. Не моргая, она смотрела прямо — на уходящее вперед 25 шоссе, которое вело к съезду на Харрис-роуд. Джасперу очень хотелось извиниться перед ней за все, в чем он мог провиниться.
Наконец мама бросила на него косой взгляд:
— Что это еще за кислая мина? Ну-ка, прекрати кукситься. Тебе ведь нравится бывать на ферме, разве нет?
Джаспер нехотя кивнул. Ему и вправду нравилась ферма — чудной мир больших животных и шумных машин.
— Тогда гляди веселей, глупыш!
За стеклом с его стороны возникали, чтобы скрыться позади, магазинчики и кафе Бартчвилля; вдали за ними блестели усеянные рыбацкими лодками и катерами воды озера Гурон. Вытянув шею, Джаспер следил за пестрым мельтешением, старательно не замечая того, как мама вновь прикладывается к фляжке.
Когда они свернули с двухполосного шоссе на ухабистую проселочную дорогу, ведущую к дядиной ферме, взгляд Джаспера задержался на темном пятне у горизонта.
— Мам, смотри! Пожар!
Джаспер показал пальцем в сторону густой рощицы к востоку от шоссе, где поднимался столб дыма, и мама, которая отвлеклась от дороги, чтобы проследить за его жестом, едва не загнала «Шеви» в глубокую рытвину. Взвизгнули тормоза.
— Ты в своем уме, Джаспер? Нельзя же так вопить, когда кто-то за рулем!
— Я не… не вопил.
Мама шлепнула мальчика по руке, все еще указывающей вдаль.
— Кто-то просто выжигает паровое поле, вот и все. — Вот только вглядывалась она в дым чуть дольше, чем надо бы, а затем опять отхлебнула из фляги.
![Собрание сочинений. Том 3. Свидание с Нефертити : [роман]. Очерки. Военные рассказы](/storage/book-covers/6d/6d33c74004479594fc7801a6b05cf0cc46250a4b.jpg)
