Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах - [58]

Хрущёв хотел только, чтобы Леонид пошел по его стопам, но не хотел, чтобы тот унаследовал его импульсивную натуру. За свои ошибки, вызванные необдуманными решениями, Хрущёв-старший заплатил сполна. В 1957 году он провозгласил задачу за двадцать лет обогнать Америку в сельском хозяйстве, однако неповоротливой плановой экономике этот гераклов подвиг оказался не под силу. А в 1959 году, после поездки в Америку, он был так впечатлен питательными свойствами кукурузы, что бездумно велел сажать её повсюду, даже в Сибири. Тот колхозник из Петрова-Дальнего, который сорок лет назад послал деда к черту с его указами, был на самом деле в чём-то прав. Хрущёвская привычка постоянно менять политику, хвататься то за одно, то за другое, не думая о последствиях, стала напряжением для страны.

― В каком-то космическом смысле, — сказала моя сестра, — обе их посмертные сущности сейчас в лимбе.

В этот момент мы проехали ещё один предостерегающий биллборд, и Ксения испуганно замолчала, словно убоявшись своей готовности признать существование паранормальной реальности. Через пятнадцать минут мы въехали на территорию Жиздры, и наше странно начавшееся путешествие приобрело ещё более сюрреалистичные черты.

* * *

― Его дьявол утащил.

Низкий голос старика звучал властно и категорически. Было 11:30 утра, и мы с сестрой ёжились от холода в своих слишком городских пальто, приветствуя пожилого деревенского жителя, который сидел на скамье перед своей избой и курил одну за другой самокрутки. Его звали Павел Уборятов, ему было восемьдесят лет. По-крестьянски жилистый, с заскорузлыми, скрюченными пальцами, которыми то и дело проводил по своим седым, жидким волосам, оставляя бороздки, он словно вспахивал свои мысли.

Сидеть на скамейке рядом с домом Павла в маленькой деревеньке Васьково в окрестностях Жиздры было как очутиться в «Записках охотника» Ивана Тургенева; я чувствовала, что вокруг нас на сотни километров леса и леса. Большинство домов в деревеньке были развалюхи, но дом Павла выглядел на удивление крепким. «Сам перестроил, а то всё медведи ободрали, — сказал он, глубоко затягиваясь. — Вся жизнь моя здесь прошла, деды и прадеды сотни лет крестьянствовали. Это и определило характер».

А закалила этот характер Великая Отечественная война, в которой жители Жиздры очень сильно пострадали. К августу 1943 года, когда Красная Армия освободила город, множество домов были разрушены бомбардировками или сожжены нацистами — методично, улица за улицей. За два с небольшим года оккупации треть жиздринцев погибли, попали в плен или были депортированы в Германию. К концу войны из тридцати тысяч населения Жиздры осталось только три тысячи. Центр города превратился в кучи мусора и битого кирпича. Местная легенда гласит, что райцентр планировалось перенести в соседнее село Зикеево, но Сталин, демонстрируя государственную заботу, отказался дать добро на перенос. Своим привычным синим карандашом, которым он подписал так много смертных приговоров, он спас город, начертав на документе: «Война не должна стирать с лица Земли наши города»[160].

Русские часто одержимы своей военной историей. Да и как не быть, если во время Второй мировой войны мы потеряли больше народу, чем любая другая нация, включая Германию. Здесь в Жиздре, где вовсю полыхала партизанская война и осталось множество братских могил, даже через два-три поколения люди не могут забыть об этом.

В послевоенное время жиздринцы отстроили свой город; восстановление шло рука об руку с возданием почестей ветеранам, в том числе героям советского Западного фронта. В окрестностях Васьково находятся четыре братские могилы, отмеченные традиционными обелисками с черными мемориальными плитами: «Здесь покоятся неизвестные партизаны и солдаты Советской Армии, героически погибшие за Родину в 1942–1943 годах»[161]. Плита с именем Леонида размещена на монументе в центральном городском саду, позади обшарпанной статуи Ленина. Надпись на ней гласит: «Воины 413-й стрелковой дивизии, павшие в боях за освобождение Жиздры». Не все бойцы, чья память там увековечена, были военнослужащими этой дивизии, во всяком случае, старший лейтенант Хрущёв не был, да и реально в земле лежат не все из упомянутых на четырёх плитах. Но, как пояснил муниципальный служащий Николай, местные жители гордятся всеми, кто отдал свою жизнь за освобождение их города от фашистов.

Возможно, эти обелиски и памятники, высящиеся в провинциальном городке и его окрестностях, говорят о том, что память о пережитых страданиях — единственное, чем эти люди могут гордиться, единственное, что у них осталось после военной разрухи и послевоенного небрежения со стороны государства. Отстраивать заново после 1945 года пришлось не только Жиздру, но и окрестные деревни и села — как то же Васьково. Пережившее и коммунистическую коллективизацию, и постсоветскую безысходность, Васьково до сих пор сохраняет признаки жизни, но его немногие обитатели вынуждены иметь дело с раскисшими дорогами, перебоями электричества, отсутствием горячей воды и современных удобств. Жизнь Павла Уборятова — живой пример этой картины упадка. Его жена умерла много лет назад, дети разъехались по городам в поисках работы и лучшей жизни, а он остался жить один-одинешенек в своём родном лесу, коротая время с призраками прошлого.