Прометей, том 10 - [202]

Подобного рода вариациями, которыми пушкинская фразеология изобилует, поэт придаёт постоянным эпитетам каждый раз новый смысл: звуча одинаково или почти одинаково, они означают разное. И в этом характерная особенность этих пушкинских эпитетов, их отличие от постоянных эпитетов в фольклоре, где, употреблённые в одинаковом значении и не всегда связанные с героем и ситуацией, они являются порой лишь поэтическим украшением. Различие между постоянными эпитетами у Пушкина и в фольклоре примерно такое же, как (если говорить терминами драматургии) между активно действующими лицами в драме и пассивными статистами[971].

С. Гейченко Поклонник Пушкина

Так уж повелось со время оно — старое хочет, чтобы молодое жило по-старому, а молодое не хочет старого и ищет нового. Как ни старался опочецкий купец Игнатий Григорьевич Лапин образумить своё единственное чадо Ивана, как ни учил его жить жизнью отцов и дедов — ничего не получалось. В конце концов он махнул на сына рукой в надежде, что придёт время и всё образуется само собой. Старик дорожил своим родом и своим делом. Имя Лапиных было записано в древней книге Крестовоздвиженской церкви Опочки ещё в 1686 году. Купеческий дом, построенный далеко за сто лет тому назад, был сущей крепостью. Маленькие щелевидные окна были вразбежку, ворота дубовые, с железными заклёпками, цепями, хитроумными замками, на окнах глухие ставни и кованые решётки… Дом строился ещё тогда, когда польский рубеж был недалёк от Опочки и враг часто погуливал по окрестностям.

Имел Игнатий известную всему уезду большую лавку, в которой было всё, что нужно людям: кумач и шёлк, шерсть и меха, полотно и китайка. Здесь можно было купить соль, сахар, ножи, кушаки, платки, свечи, хомуты, картины, печатные книги, пряники, бумагу, рюмки, помаду, чубуки, вина заморские, подковы лошадиные и даже апельсины. Продавались здесь и разные марамляшки, ленты-банты, плошки и ложки. Хозяин торговал конфетами собственного изобретения. Они напоминали свадебные свечи, покрытые серебряной канителью. На каждой конфетине — «билет», на котором были написаны добрые пожелания, сочинённые самим Игнатием Григорьевичем: «Пол сердца в радости, пол сердца в утешении, и оба принесут вам равное мученье…», «Утолить вас нету мочи, коль пленили чёрны очи…».

Такие лавки, как лапинская в Опочке, были в то время во всех уездных и заштатных городах. За товаром ездили на лошадях в Псков, Москву, Петербург, Ригу, Ревель. В Пскове у Лапиных находился большой магазин — склад, куда свозили привезённую издалека всякую всячину. О поступлении свежего товара и новинок окрестное население оповещалось особыми «билетами», рассылаемыми «гг. помещикам и их приказчикам».

За нужными в доме припасами ездили в Опочку и Пушкины. Кроме лавки, Лапин содержал питейный дом, «ренсковый погреб» с заморскими винами и трактир с двумя большими горницами — одной для «лиц подлого состояния», то есть мужиков и солдат, и другой для гг. помещиков и офицеров. Для последних были и отдельные номера.

Пока старик был крепок, вся торговля была в его руках и купчихи — жены его Матрёны Гавриловны. Сын рос в барстве. Его лелеяли и баловали. Мальчишка, родившийся весною 1799 года, был от природы живым, любознательным и довольно миловидным. Одевали его по самой последней моде, по-модному стригли ему волосы у цирюльника, долго служившего в Петербурге в государевой гвардии. Для обучения сына разным наукам отец нанял трёх учителей — старого, бывшего уже не у дел чиновника Варькина, дьякона соборной церкви отца Гервасия и француженку мамзель Веронику. Чиновник и дьякон учили молодца истории российской и древней, географии, латыни, числительству и красноречию, а француженка научила молодого Жана щебетать по-французски и читать весёлые французские книжки, а также приятным манерам и модным танцам «экосес-кадриль, алагрек и вальсè». Эта француженка случайно залетела из Франции в Опочку в 1816 году с каким-то лихим уланом, который, поиграв с нею в любовь, оставил в псковской глухомани, а сам перебрался не то в Тамбов, не то в Тулу. Когда мамзель скончалась от неустроенной жизни, бед и обид, старик Лапин похоронил её на окраине городского кладбища, поставив над её могилой камень с надписью: «Здесь покоитца нещастная Вераника Лалантъ, потерявшая Родину и скончавшаяся от печали по Ней».

Молодой Лапин неплохо усвоил все преподанные ему науки. Умел к месту употребить изречения древних — Горация и Овидия, много читал, завёл собственную библиотеку, в которой было всё, что в то время встречалось в обычной помещичьей библиотеке. Тут и Вольтер, и Ломоносов, Державин, и Дмитриев, и древняя римская история, сочинения мадам Жанлис, и знаменитая «Кларисса» — роман отменно длинный, длинный… Он зачитал до дыр «Письмовник» Курганова и «Сельскую энциклопедию». Научился переплетать свои книги, и первое, что переплёл, был комплект журнала «Вестник Европы»…

Начитавшись французских и английских романов, он стал жить в каком-то своём вымышленном мире, среди рыцарей, прекрасных дам, замков и их таинственных обитателей. Освобождал от тиранов разных прелестниц. Совершал воображаемые путешествия в неведомые страны. Завёл себе шпагу, шляпу с перьями, пистолет. Одевался то рыцарем, то разбойником, то кавказцем. Мнил себя смелым дуэлянтом. Был немного художником. Рисовал «натуру» и «прелести природы». С 15 лет стал вести дневник, в котором писал не только по-русски, но и по-латыни и даже «масонскою азбукою», которой научил его проживавший порядочное время в лапинском трактире какой-то гвардейский корнет.