Прометей, том 10 - [203]

Шрифт
Интервал

Ему всюду мерещились нимфы, зефиры, бахусы, бореи и морфеи. Любил музыку. Научился играть на флейте и ходил с оною на вечеринки, городское гульбище, изображая собою Орфея, потерявшего Эвридику.

На одной из дуэлей, возникшей на почве оскорбления уездным писарем любезной Лапину «нимфы», нашему Жану был повреждён левый глаз, и он навсегда окривел. Будучи весёлого нрава, скоро свыкся с этим недостатком и даже воспевал свою дуэль в стихах.

Стихи вообще были его страстью. В его альбомах были переписаны стихи Державина, Панаева, Гнедича, Жуковского, Воейкова, Батюшкова. Здесь были стихи и доморощенных сельских пиитов, и даже стихи игумена Святогорского монастыря, которые ему напел один загулявший на ярмарке в Святых Горах монах:

— Певец прекрасный, милый,
Приятный соловей!
Утешь мой дух унылый
Ты песенкой своей.
Ведь ты, мой друг, на воле,
Не в клеточке сидишь,
Почто ж так медлишь доле
И к милой не летишь?..

Были в альбомах и стихи собственного сочинения. Он по-своему отдал дань «дедушке классицизму». Писал их по-русски и по-немецки. Потом многие из них зачеркнул, оставив только названия:

«Храни меня ты в памяти своей»,

«Люблю тебя, но тщетно…»,

«Не презирай моей ты клятвы…»,

«Гер брудер, их виль мит дир этвас шпрехен…»

В те времена в Опочке в общественном сарае близ магистрата был открытый театр, в котором ставили комедии «Отец по случаю» и «Новый век» господина Коцебу. Изредка здесь ставилась «„Тальянская опера“ — и во оном представлении были действия королевы Дидоны, князя Енея — любовника Дидонья, и Жоржа Дидор — короля арапского». Здесь можно было увидеть выступления некоего солдата, «который представлял чудесную маску игумена во всём виде и пел разные шуточные ирмосы, и представленье двух кукол, которые, выскочив из подобия гроба, плясали весело…». Бывали здесь и фокусники — «один из них ел серу горящую, а также сургуч, брал в руки раскалённое железо и мыл ноги растопленным оловом». Наш Жан не пропускал ни одного представления и после каждого спектакля сидел по ночам перед своим дневником. Только ему доверял все свои тайны, радости и печали.

Он рано постиг «науку страсти нежной», стремился беспрерывно ухаживать за опочецкими «нимфочками» и «венерками». Влюблённость он считал естественным состоянием человека, стремясь пребывать в нём постоянно, меняя лишь предметы своего обожания.

В этом сказались в нашем Жане типичные черты провинциального молодого человека. Тятька и мамка не понимали его, прощали ему шалости, надеясь, что со временем дурь эта пройдёт и сын возьмётся за ум…


В один из сентябрьских дней 1824 года у дома Лапиных остановились две большие запылённые кареты. Из карет слышался девичий смех и визг. Подогнав лошадей к коновязи, ездовые открыли дверцы, и из карет выскочил целый выводок молодых дев под командованием Пушкина.

«Эй, малой! — крикнул Пушкин Жану, кормившему голубей у крыльца. — Эй, ты, как тебя, места в „Надежде“ есть? — продолжал кричать Пушкин, указывая тростью на большую вывеску, висящую над крыльцом, — „Трактир Приятная Надежда“. — Кому я говорю! — Есть места для путешествующих и страждущих или нет?!!»

Лапин молчал, словно воды в рот набрал.

«Да ты что, глухой, что ли?»

Разглядывая молодого Лапина, Пушкин увидел на нём приличное городское платье. Лапин пристально смотрел на него…

«Этот голубок окаменел, увидев такой роскошный букет прелестных дам», — сказал Пушкин по-французски, обращаясь к своим спутницам.

«Хм, голубок… да он просто чучело гороховое», — ответила самая молоденькая тоже по-французски.

«Не чучело, а псковитянин… А вы — дерзкая девчонка, не умеющая себя вести!» — вдруг крикнул ей тоже по-французски Лапин. Дева закраснелась и отвернулась…

«Каково! Вот так конфуз!.. — сказал Жану Пушкин уже по-русски. — С кем имеем честь говорить, милостивый государь?»

«Я — Лапин. Жан Лапин… Это наш дом. Мы будем рады видеть в нём вас, господин Пушкин, и ваших дам». — Жан сделал поклон девам.

«Хм, а откуда вы меня знаете?» — продолжал заинтересованный Пушкин.

«Да я вас однажды уже видел. Это было месяца полтора-два тому назад, когда вы, едучи к себе в Михайловское откуда-то издалека, остановились в нашей „Надежде“ в ожидании, когда ваши родные пришлют сюда лошадей для дальнейшего следования в Святые Горы. Вы тогда расписались в книге приезжих. Обедали у нас. Смотрели мою библиотеку, даже подарили свою книжку „Бахчисарайский фонтан“, который я выучил наизусть…. Вы меня забыли, а я помню и не забуду никогда…»

«О, о, тогда здравствуй, мой старый знакомец, — и Пушкин протянул руку Лапину, крепко пожал её и спросил: — Дорогой, нам нужна комната. Места в отеле есть?»

«Для вас всегда и всё в этом доме есть и будет!»

Гости вошли в дом. Потом Пушкин и приехавшие с ним его соседки по имению Осиповы из Тригорского долго гуляли по Опочке. Были на городском валу. Собирали цветы. Кидали в речку шляпы и венки. Купались. Лапин сбегал в лавку за фейерверками-бураками. Жгли их, и они хлопали, как пистолетные выстрелы. Потом пели хором «Ленок» и «Золото». Водили хоровод. Катались на качелях. На базаре купили корзину яблок и кидались ими, как мячиками. Возвратясь в дом, зашли в лавку, где Пушкин купил всем подарки: книгу «Товарищ разумный и замысловатый» — Лапину. Золочёные сережки — Аннет, портрет Витгенштейна с саблей наголо — Нетти. Коробку из слоновой кости с чернильницей — Евпраксии и назидательную картинку «Странствующий пилигрим с посохом „Надежды“» подарил себе самому. И всем, всем, всем — по кульку кедровых орехов, изюму, миндалю и по конфетине-свечечке. На прощанье Жан вынес шампанского. Пушкин крикнул: «За славный город Опочку, за милых дам, за вас, господин Жан!..» После отъезда гостей Лапин долго был как во сне.


Рекомендуем почитать
Тайна смерти Рудольфа Гесса

Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».


Строки, имена, судьбы...

Автор книги — бывший оперный певец, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических редкостей и книг журналист Николай Гринкевич — знакомит читателей с уникальными книжными находками, с письмами Л. Андреева и К. Чуковского, с поэтическим творчеством Федора Ивановича Шаляпина, неизвестными страницами жизни А. Куприна и М. Булгакова, казахского народного певца, покорившего своим искусством Париж, — Амре Кашаубаева, болгарского певца Петра Райчева, с автографами Чайковского, Дунаевского, Бальмонта и других. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Издание второе.


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Тоска небывалой весны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.