Профессор Влад - [44]

Впрочем, бояться было нечего. Даже сталкиваясь со мной нос к носу, Влад обращал на меня не больше внимания, чем в первый раз, — и в те форс-мажорные утра, когда натиск равнодушной толпы заставлял нас пропихиваться в салон в буквальном смысле «бок о бок», старательно делал вид, что весьма смутно сознаёт факт моего существования — если только вообще догадывается о нём. Я же, в свою очередь, притворялась, что меня это даже радует. В ту пору я ещё пыталась убедить себя, что меня интересует не сам Влад, а только его лицо — уникальное, узнаваемое в любой толпе, в любом головном уборе, — и, если я и готова сколько угодно, жертвуя лекциями и семинарами, мёрзнуть на остановке в ожидании профессора (чьи рабочие часы, спасибо Елизавете Львовне, «плавали» в расписании, как мелкие пузырьки в бутылочке шампуня), то лишь для того, чтобы разгадать эту жгучую, мучительную загадку, занимающую меня куда больше, нежели причины болезни «О.», с которыми я, если честно, к тому времени уже подустала сражаться.

Не знаю, к чему бы всё это меня привело, если б в один прекрасный день сама судьба не вмешалась и не разрубила узел, подбросив нам с Владом маленькую случайность — одну из тех житейских мелочей, что на первый взгляд кажутся незначительными, но способны внезапно, чудесным образом перевернуть всю нашу жизнь.

В то утро, подойдя, как обычно, к остановке, я увидела, что на столбе висит большая белая табличка; приблизившись, я с интересом прочла, что, оказывается, где-то в районе Покровских ворот случилась авария — и трамвайное сообщение на нашем участке маршрута временно прекращено. Вот так-так!.. Помимо унылой необходимости спускаться в недра метрополитена (что само по себе гадко) это значило для меня и кое-что похуже: на долгие дни, а то и недели я смело могу забыть об уникальном, неповторимом яблоке гольден со всеми его семечками и секретами! Такая новость кого угодно повергнет в депрессию, и на сей раз дорога моя к вузу была печальной! Но первым, на кого я наткнулась, войдя в здание, был умопомрачительно элегантный в тёмно-серой «тройке» и при галстуке Влад, выходящий из деканата, — и каково же было моё изумление, когда он вдруг совершенно по-свойски схватил меня за руку и, беспокойно морщась, поинтересовался: не в курсе ли я часом, когда городские власти собираются вновь пустить по рельсам «старушку Аннушку»?.. Растерявшись от неожиданности, я с полминуты тупо лупала глазами, лихорадочно соображая, что бы такого ответить поостроумнее; увы — дожидаться, пока я разрожусь, занятой, ценящий каждую секунду на вес золота педагог не стал — и, отпустив мою вспотевшую от волнения кисть, удалился восвояси. Я не решаюсь повторить перед уважаемой комиссией те слова, которыми ругала себя за тугодумие… а, впрочем, они все равно были не в силах изменить ни характера случившегося, ни мой собственный характер.

Неделю спустя, когда я, возвращаясь из университета, шагала мимо остановки к дому, сзади меня торжествующе прогромыхал трамвай; сознание моё, введенное в заблуждение не успевшей забыться привычкой, не сразу зафиксировало радостный факт — и поняло, что к чему, лишь когда я, придя домой и пообедав, разложила перед собой черновики неоконченных курсовых. Ура-а-а!!! Закончилось, наконец-то, вынужденное самоистязание!.. Наутро, вскочив ни свет ни заря (я хорошо помнила, что по вторникам у Калмыкова две первых пары с пятикурсниками), я, подсев к трюмо, принялась причёсываться и краситься с особой тщательностью — накрасила даже нижние ресницы, что обычно ленилась делать! — и сама смутилась, поймав в зеркале свою мечтательную улыбку: глупо, ведь Влад и не думает на меня смотреть, зачем всё это… Да, может, за неделю он успел привыкнуть к более современному и удобному способу передвижения — и не придёт больше на остановку?.. Но счастливое, приподнятое настроение не оставляло меня, как я ни пыталась пригасить его разумными доводами; в таких вот эйфорических чувствах, едва не забыв прихватить сумку с конспектами, я полетела к остановке, как на крыльях… и ещё издали углядела шахматного короля в длинном тёмном пальто, узнавшего, очевидно, приятную новость, как и я, накануне — и теперь спокойно ожидающего, пока подплывёт к нему заветная ладья.

Ещё на втором курсе мы, студенты, узнали из лекций по социальной психологии, что общая беда — а уж тем более победа над ней — способна сблизить мало что врагов — патологических антиподов. Вот почему мне не стоило бы удивляться тому, что Влад, завидев меня, вместо того, чтобы нацепить на лицо кисло-брюзгливую маску, вдруг радостно заулыбался — и приветливо махал рукой всё время, пока я осторожно, боясь оскользнуться, семенила к нему. И всё-таки я удивилась и даже украдкой поозиралась вокруг — нет ли поблизости кого-нибудь другого, истинного виновника такого дружелюбия?.. Но нет — всё это относилось ко мне, — и пришлось волей-неволей поверить в несбыточное, когда Владимир Павлович, подпустив меня на расстояние голоса, бодро выкрикнул: — Здравствуйте, Юлечка!..

Тут, кстати, подошла и «Аннушка», такая обыденная и непринуждённая на вид, точно и не было недельной разлуки; Влад, который сегодня явно был в ударе, приветствовал её появление ещё более бравурно, чем секунду назад — моё. Тут я с лёгким испугом поняла, что сюрпризы продолжаются. Вскочив вслед за мной по скользким ступеням, с трудом протиснувшись (и меня заодно пропихнув) в салон, как всегда в этот ранний час набитый пассажирами под завязочку, предприимчивый Калмыков цепко схватил меня за плечо, энергично заработал локтем, внедряясь в самую гущу толпы — и, не успела я опомниться, как он, профессионально спекулируя на своей седой шевелюре и чувстве вины более удачливых попутчиков, отвоевал для нас парное местечко в середине вагона, куда мы в следующий миг и плюхнулись вдвоём — я, на правах ребёнка и дамы, у окошка, Влад рядом; довольный удачной операцией, он с облегчением выдохнул, крепко потёр руки и заулыбался: