Профессор Влад - [42]

Но тут металлический голос объявил её название, и мы с профессором Калмыковым, бодрым и свеженьким как огурчик, вместе и в то же время порознь, в числе прочих пассажиров покинули трамвай.

5

Воскресенье, traditional family partу: сидим втроём на кухне, пьём чай с вареньем, смеёмся, болтаем; вдруг папа роняет ложечку, мама: — Ха-ха, баба спешит (женщина торопится в гости)! Такая примета! — Папа: — А может, она просто позвонит или пришлёт смс? Нет, правда, все эти приметы когда появились? — тыщу лет назад, люди, небось, ещё и не подозревали о возможности общения на расстоянии; но нельзя же требовать, чтобы теперь, в наш атомный век, мы ходили друг к другу в гости с той же регулярностью, как роняем столовые приборы! Да ещё в огромном мегаполисе!

Мы с мамой: — Хе-хе-хе, точно!

Вдруг: дзы-ы-нь! — телефонный звонок. Мама: — О-о-о! Ну ты как в воду глядел! — Бежит в комнату и секунду спустя возвращается мрачная: — Юля, тебя. — Папа, с интересом: — Что, никак ошибка вышла? Мужик? — Мама: молчит. Иду в гостиную, беру трубку: — Алё? — Нет, вроде правда женский голос: — Здравствуй, Юлечка!.. (Кто бы это мог быть?) Как живешь, милая?.. (Ничего, спасибо…) Что к нам не заходишь?.. — А-а, так вот почему сникла мама, теперь-то я поняла: ну, конечно, тётя Зара! Вот только голос у неё какой-то странный, потому-то я и не признала его поначалу: глухой, сдавленный, словно бедняжка еле сдерживает рыдания. О господи! Да уж не случилось ли чего с Гарри?..

— Да, — грустно подтвердила тетя Зара, — да, Юлечка, случилось. (Боже мой, что?!) А вот что: несколько дней назад он приобрел двухнедельную путевку на Крит…

Ох ты ж господи! Да что ж тут плохого? В кои-то веки критический настрой покинул брата! Наконец-то хоть одна гетера удовлетворяет его критериям!.. Я, поначалу и впрямь струхнувшая, от облегчения развеселилась и принялась каламбурить — это у меня папино. Но тётя Зара: — Ох, Юлечка, Юлечка! Беда-то какая! И ведь он всегда так потешался над приятелями-идиотами, что те, мол, «ездят в Тулу со своими самоварами»! Так ловко отбивал у них эти «самовары», то есть возлюбленных — это называлось у него «борьба с глупостью»! Так трогательно хвастался своими победами!.. А теперь молчит как партизан и даже с матерью не поделится — как ни подъезжала она с разных сторон, как ни пыталась выведать подробности, единственным, что ей удалось узнать, было имя: Анна. Нет, ты только вслушайся: Анна!!! Очень даже красноречивое имя, не какая-нибудь там «Юля»! Услышишь его и сразу чуешь: попахивает чем-то серьёзным…

— Юлечка! — уже не таясь, плакала Захира Бадриевна, — миленькая моя! Ты же дружишь с моим Игорёчком — в детстве, помню, уж такие были друзья, не разлей-вода!!! Может, хоть ты мне ответишь — что это за Анна такая, откуда она взялась на мою голову?!..

— Ой, кто-то в дверь звонит! — испуганно ответила я и поспешила повесить трубку. Уж конечно, мне было известно многое, даже, наверное, больше, чем она могла предположить, — но, раз сам Гарри считал нужным хранить свою тайну, я и подавно не собиралась её выбалтывать. Да ничего не случится с тётей Зарой, пусть поволнуется. Когда она встретится со своим страхом лицом к лицу — сама поймёт, как повезло её Игорёчку: все, кто хоть раз видел Русалочку, в один голос твердят, что, помимо дивной красоты, эта девушка одарена ещё и фантастическим обаянием, тонким вкусом, а также скромностью, кротостью и доходящей до святости добротой…

О том, что моего названого брата, циника и шарлатана, угораздило влюбиться всерьёз, я узнала недавно от него же самого: с детских лет Гарри привык поверять мне все свои самые страшные тайны, вот и на сей раз не утерпел. Правда, теперь это вышло нечаянно, само собой: в тот вечер я напросилась к нему в гости — совсем ненадолго, хотела только взять у него прошлогодние конспекты по посттравматическому стрессу (а кстати и полистать зачитанный до дыр, истрёпанный еще дяди-Осиными руками «Сексуальный Гороскоп» — кто-то сказал мне, что профессор Калмыков Дева); но как-то так вышло, что мы, завороженные пляской слабого огонька одинокой свечи, истомлённые вкрадчивой лаской богатого и утончённого старика «Хеннесси», выпали из времени, заговорились, заностальгировались и засиделись в кабинете допоздна.

Обиталище Гарри давно уже ничем не напоминало комнату октябрёнка из букваря. Теперь небольшое пространство узкого «пенала» освещалось натыканными по углам бра, что с приходом сумерек создавало в комнате таинственно-мрачную атмосферу. У окна, плотно занавешенного тяжёлыми, до черноты багровыми шторами, по-прежнему стоял письменный стол, но теперь на нём красовался — о ужас! — череп, выкраденный Гарри из кабинета анатомии; справа от этого мрачного экспоната стояло тусклое настольное зеркало в бронзовой раме на массивной подставке, а слева — оплывшая свеча, вставленная в почти неузнаваемую под застывшей коркой восковой лавы бутылку из-под «Хеннесси»; у её подножия загадочно поигрывал бликами хрустальный шар. Тут же располагался и компьютер, почти нелепый в своей прозаичности; впрочем, Гарри накрывал его тёмным полотном, отчего тот превращался в чёрный ящик, таинственный и жутковатый, как и все предметы в этой концептуальной комнате. Расшатанную тахту сменил уютный диванчик, обитый черным велюром; на нём-то мы и сидели, перешёптываясь (тётя Зара просила не шуметь) и потягивая коньяк из огромных круглых бокалов.