Профессор Влад - [43]

— Да, кстати, — сказал вдруг Гарри, — ты ведь общаешься с Оскаром Ильичом. Не знаешь, он в Москву случайно не собирается?..

Ещё с минуту я бурно откашливалась, подняв руки кверху, а брат заботливо похлопывал меня по спине: если бы дядя Ося узнал, что его обожаемый экс-пасынок им интересуется, он, наверное, от счастья подпрыгнул бы до потолка… И разбил свою лысую голову: уж я-то знала, что Гарри ничего не говорит и не делает просто так. Так что ему на сей раз нужно от моего бедного дяди?..

— Да ты понимаешь, — нехотя объяснил названый брат, — тут один человек работу ищет… Психологом в школе… Анютка… Помнишь её?.. Ну, блондинка, красивая такая, на русалочку похожа?.. Хотя бы на пол-ставки…

— Это которую Калмыков… — начала я и тут же остановилась: брат стиснул свой бокал так, что, казалось, вот-вот раздавит, а по лицу пробежала уже знакомая мне нервическая судорога. К счастью, он быстро взял себя в руки, глубоко вздохнул, отхлебнул коньяку и почти спокойно сказал:

— Ну да, именно. Так вот, я подумал, может, у Ильича остались какие-нибудь концы? Он ведь работал в школе…

Что за ерунда? Устроиться в обычную школу, да ещё на пол-ставки — да ведь это раз плюнуть! Ан нет, возразил Гарри, с Аннет случилось иначе: в поисках места она обошла пол-Москвы и все бестолку. Причина отказа везде одна и та же — «слишком эффектная внешность». А как-то раз, выйдя за дверь учительской, Анна услышала даже: «Какая-то авантюристка». А она просто очень любит детишек и с ранних лет мечтает помогать обиженным и слабым — потому-то и рвётся в простую бюджетную школу, а не какой-нибудь там элитный колледж. Но разве кто в это поверит, увидев её длинные ноги и роскошный бюст?!

— Мымры закомлексованные, — возмущался Гарри, — вонючие старые девы! У Ани, между прочим, красный диплом!..

Вот тут-то я, помнится, и заподозрила неладное — что-то уж очень болезненно он реагировал на чужую неудачу! — но, всё ещё боясь поверить в очевидность, так не идущую ко всему характеру закоренелого циника, решила на всякий случай уточнить:

— Ну, хорошо, Гарри, а тебя-то это почему так волнует?

Вместо ответа брат приподнял лежавшую в изголовье фамильную «думку» и бережно извлек из-под неё блокнот в чёрном кожаном переплете. В первый миг я не совсем поняла, что передо мной, — но когда Гарри, раскрыв своё сокровище, умостил его на коленях так, чтобы ненадёжный пляшущий свет мог хоть изредка заглянуть туда, я, к своему изумлению, увидела ровные столбцы рукописных строчек. Стихи!.. Но ведь раньше Гарри вроде бы не страдал рифмоманией?.. Да, вот именно, раньше; но… — и вновь, как тогда, за столиком «Пси», в его голосе зазвенел пугающий пафос, — …как мне должно быть известно, каждый влюблённый автоматом подключается к божественному источнику вдохновения!.. Тут он бросил на меня строгий, выразительный взгляд — и я ни о чем больше не спросила, боясь помешать брату, который, похоже, в очередной раз решил обнажить передо мной сокровеннейшие глубины своей души.

Те, как и следовало ожидать, изобиловали мрачно-загадочными, трагическими, жёстко-депрессивными, а то и попросту суицидальными мотивами; мне запомнились, например, такие строки:

Бывают детские сады,

Похожие на кладбища…

или вот ещё:

Не ходите сюда ночью.

Чувствуете запах тлена?

Еще много моих клочьев

На шершавых этих стенах…

— Да что я перед тобой распинаюсь?! — вдруг разозлился он. — Ты же у нас аутистка, эмоционально обделённая личность. Откуда тебе знать, что такое любовь?!

Тут он был не совсем прав, — но разубеждать его я не стала, а, наоборот, быстренько перевела разговор на нейтральную тему, радуясь, что брату изменила его обычная проницательность. А ведь ещё вчера мы с ним случайно столкнулись как раз там, где никогда прежде не встречались — у панельной двери турфирмы «Психея», той самой, что арендовала четвёртый этаж нашего здания и чьими услугами Гарри пользовался не реже двух раз в год, ибо, несмотря на свой демонический имидж, обожал море и солнце. Хвастливо повертев перед моим носом новеньким, глянцевым, ещё не сыгравшим свою опасную роль критским буклетом, он дружески потрепал меня по затылку — и легкой, форсистой походочкой отправился восвояси. Брат был счастлив в любви — а потому и позабыл спросить (как непременно сделал бы раньше): каким ветром меня-то, голодранку, сюда занесло? Впрочем, даже если б и спросил, я бы выкрутилась, ведь он был шарлатаном и мыслей моих прочесть не мог, а внешне всё выглядело благопристойно: я, практикантка, иду за консультацией к своему руководителю, обосновавшемуся тут же, на этаже; это святая правда, и не стоит корить меня за то, что я, скромно умалчивая о главном, берегу лицо названого брата от мучительных, но неизбежных и ставших уже привычными «калмыкофобических» спазмов.

6

Уважаемые коллеги, вижу, улыбаются, угадывая истину… да, да, всё именно так и было, как вы подумали, — но об этом чуть позже. А пока вернёмся на трамвайную остановку близ моего дома, где расположен маленький торговый павильон. Когда-то, во времена моего детства, в нём обитала обычная советская «Кулинария». Ныне она гордо зовется «супермаркетом» и окна её плотно завешены жалюзи, — что в те далекие дни, дни смутности и неясности моих чувств, превращало её в отличный наблюдательный пункт. Войдя внутрь, пристроившись к двум-трём таким же бедолагам, коротающим в гостеприимном тепле время до прихода трамвая, я могла без помех следить за Владимиром Павловичем сквозь узенькие щёлочки между пластиковыми планками; он, гуляющий взад-вперёд по тротуару, был у меня весь как на ладони, как неорганический препарат под стёклышком светового микроскопа — тогда как сам при всём желании не смог бы меня увидеть.