Профессор Влад - [40]

Эти смутные выкладки немало выручили меня на грянувшем вскоре судилище, где Калмыков, величественный и грозный, как Нептун, в своей язвительной манере пройдясь по «супернаивности» моих выводов, всё же поставил меня в пример будущим коллегам, чьи дела, оказывается, шли и того хуже. Эдичка жаловалась, что всё никак не может систематизировать вселенский хаос разноречивых данных, ежедневно, ежечасно вываливаемых на неё говорливой пациенткой, — а Санёк запальчиво крикнул, что, мол, вообще сомневается в том, что его подопечный болен, зато с каждым днем всё больше опасается жидомасонов и сионистского заговора, — и глянул на профессора с ненавистью.

Ободрённая тем, что единственная из всех сохранила лицо, я некстати расслабилась и переключилась на другое лицо, которое тоже не прочь была сохранить для себя — так оно меня интересовало; испытанный приём сработал моментально, подкинув прочную ассоциацию — яблоко гольден, старое, лежалое, морщинистое, но ещё вполне аппетитное; точно такое я нынче утром обнаружила в холодильнике и кинула в сумку, чтобы съесть в перерыв. Не удержавшись от соблазна, украдкой извлекла жалкую копию на свет, чтобы сравнить с оригиналом, — на что последний, к моему стыду, отозвался сухо и крайне едко:

— Вы проголодались? Кафе-бар «Ласточка» за углом работает круглосутоШно.

Я испуганно спрятала плод обратно — и до самого финала больше не высовывалась со своими изысканиями. Но что происходит? Как объяснить, что личность руководителя занимает меня куда больше, чем Ольгин психологический портрет? Неужели я до сих пор вижу в этом седом, костистом, занудном и не слишком-то доброжелательном старикане моего давнего друга — потерянного, но не забытого, виртуального, но — пусть он и не подозревает об этом — такого близкого?.. Неужели до сих пор тоскую по нему?.. Нет…

4

Зима всегда была для меня тяжёлым временем: окружающие, и так-то не балующие взор внешними различиями, вдруг словно окукливаются, окончательно теряя индивидуальные признаки, их разномастные головы надежно прячутся под капюшонами, кепками, а то и шапками из натурального меха; эти шапки, жутко неудобные на вид, я особенно не люблю — против них никакое овеществление не помогает. Есть они, конечно, и у моих родителей — кажется, они называют их «колонок», — и подчас я глупейшим образом попадаю из-за них впросак.

Так случилось и на сей раз, когда в нашу дверь вдруг позвонили, и я, прошлепав к ней полусонная — прямо как была, в трусах и растянутой футболке, — углядела сквозь глазок мужскую фигуру в знакомом «колонке», из-под которого не менее знакомо поблескивали круглые очки. Решив, что папа, по-видимому, забыл ключ, я поспешно впустила его в прихожую… и каков же был мой ужас, когда отец снял мокрую шапку и на короткий страшный миг мне показалось, что его голова, много лет назад бесповоротно облысевшая, каким-то образом успела всего за одну ночь зарасти буйной рыжей курчавой шевелюрой!.. Лишь в следующую секунду, заметив у него в руке характерный чемоданчик, я сообразила, что это всего-навсего дядя Паша, сантехник из нашего ЖЭКа.

Откуда он взялся? Мы его не вызывали. Недоразумение разъяснилось чуть позже, когда из спальни неохотно выползла заспанная мама. Оказывается, в ЖЭК позвонила от нашего имени соседка сверху, у которой с моим отцом был неудачный роман: месть — кстати сказать, весьма изощрённая — заключалась в непомерной скрупулёзности специалиста, которому мы так и не смогли доказать, что произошла ошибка, и который ещё добрых полчаса скитался по квартире, проповедуя нам осторожность и миллиметр за миллиметром прощупывая трубы в поисках несуществующей протечки.

«Колонковая» эпопея на этом не заканчивается. Часом позже я вновь увидела его на остановке, куда присеменила с большим опозданием — задержал-таки, проклятый спец, а, кроме того, стояла жуткая гололедица! — но на сей раз шапке-обманщице не удалось ввести меня в заблуждение: слишком высок был её нынешний владелец, мой папа куда приземистее. Туда-сюда, туда-сюда, то и дело ёжась, притоптывая и потирая покрасневший нос… бедняга, даже длинное драповое пальто его не греет. Интересно, давно ли он дожидается? Если да, то, может, не стоит рисковать, а лучше разок проехаться в ненавистном, вызывающем приступы клаустрофобии, зато тёплом и надёжном метро?.. Я вновь засеменила вперёд, стараясь не поскользнуться, но вдруг застыла на месте, поняв, что передо мной — ни кто иной, как профессор Калмыков!..

Нет, сама по себе эта встреча вовсе не была удивительной: дядя Ося ведь рассказывал мне о нашем близком соседстве, — да и где ж ещё и жить пожилому профессору, если не в одном из старых московских двориков. Поразило меня другое. Каким-то непонятным образом я узнала его в лицо, — несмотря на то, что яблоко гольден, на две трети скрытое шапкой и шарфом, из-за холода слегка изменило оттенок, а вместе с ним и сорт: нос слегка покраснел, губы полиловели, на щеках появились сизые пятна. Коринка?.. Королёк?.. Нет, скорее, антоновка — уж больно кислым было выражение профессорского лица.

Или это не он?.. Единственный способ как-то проверить это заключался в том, чтобы всё-таки подойти и поздороваться. Калмыков — если это, конечно, был он, — сухо кивнул, тем самым отчасти подтвердив своё тождество, и тут же вновь забыл о моём присутствии, отчаянно затопав ногами и захлопав перчаткой о перчатку.