Приказ - [48]

Однако красивое обнаженное женское тело напомнило Марошффи об Эрике. С этого дня он еще чаще начал вспоминать о жене, и при этом подолгу думал о ней так, что казалось, кровь закипала в нем. Хорошо еще, что Мартон Терек частенько заглядывал по вечерам в свою мастерскую и отвлекал его от грустных дум.

Эти вечерние разговоры не только освежали Альби и развлекали его, но и помогали ему лучше понять стремления рабочих.

Он не переставал удивляться их растущей активности, их привязанности к собственным традициям и их подготовке к большим и бурным событиям, приближающимся с каждым днем.

Как раз в это время он получил очередное письмо от матери. Сударыня, между прочим, писала следующее:

«…Ходят слухи, что Лукачич стал совсем не таким, каким он был раньше, как будто у него сломался хребет. Правда, я лично не очень-то этому верю. Тиса, к счастью, по-прежнему бодр, однако это нисколько не мешает ему порой делать глупости. Сейчас он слишком часто цитирует слова императора Франца-Иосифа: «…Уж если так суждено, то пусть так оно и будет: по крайней мере все мы погибнем с честью». Но кто сейчас хочет погибать? Правда, Пфланцер-Балинт разбил на Балканах какого-то надушенного французика Франше д’Эспере. Но спрашивается, чего им, собственно, нужно на Балканах, не так ли? Истоцки снова был отозван в Балплац с каким-то дипломатическим заданием. Говорят, что он бесталанный педант…»

В августе писем от Сударыни пришло еще больше, и Марошффи по-прежнему черпал из них основной материал для своих бесед, так как ежедневные газеты, которые он прочитывал, почти не содержали серьезной и важной информации. Можно было даже подумать, что на всем белом свете наступил сезон летних отпусков.

В письме матери он читал:

«Поговаривают о том, что когда у Чернина был шанс на заключение мира, то Людендорф и Гинденбург говорили «нет». Теперь же, когда они готовы произнести «да», шанса на это и в помине нет. Чернина уничтожило немецкое «нет», а Буриан раскололся от немецкого «да». Однако «итальянская красавица» по-прежнему желает блистать, и из-за этого до сих пор льется кровь…»

14 сентября 1918 года в Спа Вильгельм созвал коронный совет, на заседании которого все участники в один голос заявили, что противник одержит победу.

А спустя два дня Сударыня уже знала об этом и написала Альби:

«Вот и настал конец… Ох как же прав был Ницше, когда он писал: «Только железной рукой можно посылать огромные массы народа на верную смерть…» Вот он, конец, и в то же время еще не окончательный…»

А через несколько дней снова пришло от нее письмо:

«Истоцки приехал из Вены, а затем опять укатил туда. Мне он сказал: «Самое ужасное сейчас заключается в том, что все то, что пармские дамы по собственному желанию решают в политике, все, что они там «наварят», будем вынуждены расхлебывать мы в Вене, Будапеште и Бадене. Зита же вдруг возомнила себя чуть ли не Марией-Терезой, а на самом деле эта дива всех нас доведет до гибели… Я лично уже начинаю побаиваться за свое имение…»

Небольшие заметки, вычитанные Марошффи из газет, помогли ему создать общую картину экономического положения в стране. Так, из денежного обращения исчезли золотые монеты в десять и двадцать корон, ходившие до войны. С треском разваливались многие промышленные предприятия. Появилось огромное количество всевозможных новых плакатов:

«Не поддавайтесь панике! Сохраняйте самообладание, хладнокровие и смелость! Это спасет нас от катастрофы!..», «Оказывайте всяческое содействие жандармерии и полиции: это в ваших собственных интересах!..», «Боритесь против нищеты и эпидемий!..», «Помогайте фронту!..».

Внимание Мартона Терека привлекло следующее известие:

«Его высочество Карл Четвертый объявил амнистию всем гражданам чешской национальности, осужденным за подстрекательство против государства. В их защиту выступал известный чешский патриот герцог Лобкович».

Мартон Терек впервые за долгое время не сдержался:

— А что будет с венгерскими политическими заключенными? Об их судьбе Карл Четвертый нисколько не беспокоится?

Одна из газет, пытаясь оправдать неудачу Пфланцера-Балинта на Балканах, писала:

«Малярия скосила более 18 тысяч человек…»

А другая газета сообщала о том, что «общая численность войск США в Европе достигла полутора миллионов человек…».

После всех этих событий Сударыню взволновало только состояние собственных имений. Кто-то посоветовал ей прикупить на имеющиеся у нее свободные деньги кое-что из недвижимого: дом или участок земли, ссылаясь на то, что цены на недвижимость все время подскакивают.

«Дорогой сын, — писала она Альбину, — деньги сейчас ничего не стоят. Высокопоставленные господа военные, куда бы их ни забросила судьба, торопятся скупить все продающиеся с молотка имения».

В начале сентября в жизни Марошффи наступил большой поворот, и связан он был непосредственно с письмом матери, которая писала:

«Сын, через Истоцки я получила наконец известие об Эрике. Она сейчас находится в Швейцарии, живет вместе с отцом в Женеве, но не в отеле, а в частном доме на Рю де ля Круа д’Ор, номер 21. Истоцки, находясь в Женеве в командировке, совершенно случайно встретил ее на улице недалеко от собора Святого Петра. Эрика как раз возвращалась с обедни в обществе какого-то офицера. Истоцки же с коллегой как раз направлялся на вокзал, чтобы отправиться в Вену. Он вез какие-то важные бумаги, очень торопился, так что разговор у них был коротким. Барон Гот находится в Швейцарии по поручению государственного банка, а поскольку Эрика поверила в твою гибель, то она и последовала за своим отцом. О том, что ты жив, Истоцки сам ничего не знал и, следовательно, не мог ничего утешительного сообщить Эрике. По его словам, она не раз писала мне. Я писем этих не получала. Виноваты в этом австрийские власти, контролирующие почту. Истоцки объяснил это чрезмерной боязнью шпионажа со стороны противника.