Прерванное молчание - [45]

— Так вот, этот мальчик, — продолжает Элис. — Джошуа, ему тринадцать лет. Он ни с кем не разговаривает, даже с другими ребятами. Его мама привезла к нам. Она очень обеспокоена тем, что происходит с ее сыном. У него на теле постоянно появляются синяки и ссадины, но так как он ничего не рассказывает, она не знает, откуда они. Скорее всего, его бьют старшеклассники, но это надо еще доказать, — Элис делает паузу и смотрит на меня. — Я подумала, может, ты попробуешь с ним поговорить?

— У тебя есть его карта?

— Да, — она достает из своей холщовой сумки большую папку и протягивает мне.

Я начинаю читать, хотя то, что я читаю, не имеет значения. От того, что я читаю, нет никакой пользы. Как не было никакой пользы и от того, что когда-то читал Фрэнк Миллер в моей карте.

Джошуа Кеннет, тринадцать лет. Попал в центр по настоянию своей матери, Патриции Кеннет. На теле обнаружены синяки и множественные ожоги, похожие на те, которые остаются от сигарет. Такие ожоги обнаружены на руках, на животе и на спине. Патриция Кеннет воспитывает ребенка одна с тех пор, как ее муж, отец Джошуа, пять лет назад погиб в автомобильной катастрофе. С тех пор, по ее словам, мальчик стал очень замкнутым. На фоне гибели отца у Джошуа развилась сильная депрессия и немотивированная агрессия. Посттравматический синдром, одним словом. Какое же удобное слово они придумали, чтобы обозначать любое отклонение от нормы! Что бы с вами ни происходило, посттравматический синдром будет самым подходящим диагнозом. По крайней мере, на первое время, пока они не разберутся, в чем суть. Но как же им разобраться, если вы ничего не говорите!

Как утверждает Патриция Кеннет, у Джошуа не складываются отношения с одноклассниками и другими ребятами в школе. Учителя часто жалуются на его агрессивное поведение. Поэтому они резонно предполагают, что синяки и ожоги — следствия стычек со старшеклассниками.

Помню, когда меня арестовали, тоже предположили, что мои синяки были следствием драк со сверстниками. Это очень удобное предположение, особенно, если ты его не опровергаешь. Еще можно предположить, что ты упал с лестницы. Это кажется абсолютным бредом, но и до этого доходит. Это очень удобно. Это даже удобнее, чем посттравматический синдром.

Мальчики всегда дерутся, так уж устроен мир. Прекрасная фраза! Это сказала женщина, которая пыталась говорить со мной после того, как я выстрелил в своего отца. Она была уже третья или четвертая — не помню. Синяки тогда почти зажили, и она записала в карточке, что я, скорее всего, часто дрался с мальчишками на улице, что являлось проявлением моей немотивированной агрессии. Если почитать записи в моей карте, сделанные до того, как появился Миллер, то я был очень агрессивным ребенком. Я был просто монстром.

Я сижу на полу, изучая карту Джошуа Кеннета. Я стараюсь читать очень внимательно, но в этом нет особого толку, потому что диагнозы стандартны и почти дословно повторяют целые абзацы из учебников и энциклопедий. Джош милый мальчишка, судя по фотографиям.

— Что ты думаешь? — спрашивает Элис, увидев, что я закончил и отложил карту в сторону.

Я молчу некоторое время.

— Знаешь, — начинаю. — Я не очень-то верю во все эти истории со старшеклассниками. Это все чушь!

— Возможно. Так ты попробуешь поговорить с ним?

— Да. Могу завтра.

— Это было бы здорово!

2.

Джошуа Кеннет. Ты, кажется, неплохой парень, но как же с тобой говорить! Я вхожу в палату, где на кровати сидит Джош. Я сказал, что не хочу говорить с ним в специальной комнате, предназначенной для таких встреч. Я сказал, что обстановка будет напрягать Джоша. На самом деле, эти комнаты для бесед с психологами, со светлыми стенами и зеркальными стеклами, очень напрягают меня самого. Я слишком много времени провел в таких комнатах, и мне не хочется возвращаться туда ни на минуту.

— Привет, Джош! Меня зовут Джон, — говорю я, как только за мной закрывается дверь. — Можно называть тебя Джош?

Он поднимает на меня глаза и молчит.

— Так можно? — продолжаю я. — Кивни, если да.

Он едва заметно кивает. Я пододвигаю стул, разворачиваю его спинкой вперед и сажусь. Я складываю руки на спинке и наблюдаю за парнем. Он смотрит себе под ноги. Он не поднимает глаз. Его губы плотно сжаты. Он нервно перебирает пальцами и периодически кусает ногти. О да, Джош, давай-ка расскажем им веселую историю о том, как ты дерешься с мальчишками!

— Так ты, говорят, большой драчун, Джош, — начинаю я.

Он не поднимает головы.

— Как же ты дерешься, если кулаки у тебя не сбиты?

Он не поднимает головы, но уже смотрит на меня исподлобья.

— С кем же ты дерешься, Джош, если у тебя такое чистое лицо?

Он поднимает голову и смотрит теперь прямо на меня. В его глазах нет ничего, кроме страха.

— Знаешь, когда дерутся, обычно бьют по лицу. Даже когда очень хорошо дерутся, на лице остаются синяки и ссадины. Жаль, что твоя мама, кажется, об этом не знает.

— Моя мама тут ни при чем, — вдруг отвечает Джошуа.

— Ну конечно, ни при чем, — я смотрю на него. — А кто при чем? Кто же тогда, Джош, ведь вы живете вдвоем? Твой папа умер, и ты теперь единственный ее защитник, так ведь?