Прерванное молчание - [47]

Она кивает. Я открываю дверь и выхожу. У дверей меня ждет Элис.

— У вас же есть хорошие адвокаты? — спрашиваю я.

— Да, Джон, конечно.

— Ей очень срочно нужен один из них, — я указываю на выходящую из комнаты Патрицию Кеннет. — Он сможет поехать с ней в полицию?

Эллис кивает. Она смотрит на заплаканную женщину, потом на меня, и ничего не понимает. Я говорю, что мне нужно поговорить с Джошуа и отправляюсь к нему в комнату.

Джош сидит на кровати и что-то теребит в руках.

— Привет, Джош, — опускаюсь перед ним на корточки. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — кивает он.

— Послушай меня, парень, — очень серьезно обращаюсь я к нему. — Раз ты уже взрослый, пришло время для тебя разобраться со всем. Ты должен будешь теперь помогать своей маме. От тебя очень многое теперь зависит, Джош.

Он непонимающе смотрит на меня, и я продолжаю.

— Ты должен будешь рассказать полиции и вашему адвокату все, что этот тип делал с тобой.

Джош отрицательно мотает головой. Он, кажется, в панике.

— И ты должен будешь потом сказать все это в суде.

Я беру его за плечи и слегка встряхиваю, чтобы он посмотрел на меня.

— Ты слышишь меня? Джош, ты понимаешь, о чем я говорю?

— Нет. Я боюсь, — он плачет.

— Эй! — я заглядываю ему в глаза. — Парень, не плачь! Нельзя тебе сейчас плакать. Сейчас ты должен помочь своей маме. Она очень напугана. Ей страшно. Она боится этого типа. Но его уже арестовали, и теперь от вас двоих зависит, как надолго он сядет в тюрьму, — я стараюсь говорить очень медленно, чтобы он все понял. Я стараюсь успокоить его. — Ты должен рассказать все, как было, и уговорить маму сделать то же самое. Вы должны все рассказать. Джош, главное, не бойся. Если ты не будешь его бояться, он ничего вам не сделает.

Мальчик смотрит на меня, вытирает слезы и медленно кивает.

— Ты же говорил мне, что разберешься с ним, помнишь? Ты молодец, Джош. Ты молодец. Кроме тебя, у мамы никого больше нет. Ты должен быть смелым. Слышишь? Ты должен быть смелым и не бояться всяких подонков. Ты теперь можешь надолго засадить его в тюрьму. Только не бойся ничего.

— А он, правда, ничего не сделает маме? — спрашивает Джош.

— Правда, — отвечаю я. — Если только ты не будешь бояться и будешь защищать ее.

Еще какое-то время мы говорим. Мне надо убедить Джошуа, чтобы он не боялся. Мне надо убедить его рассказать все в суде. Ему только тринадцать лет, но он смелый парень. Я прошу его пообещать мне, что он сделает все, как я говорю. Я прошу его пообещать, что он все расскажет в суде и не будет больше плакать. Он кивает. Я говорю, что он должен довериться адвокату. Я говорю, что у них самый лучший адвокат в мире. Джош кивает. Я знаю, что он все понял. Я смотрю ему в глаза и понимаю, что он не подведет.

Вечером мы с Элис лежим в кровати и пьем джин-тоник.

— У тебя здорово получилось с этим мальчиком, — говорит она.

— Да, ерунда. Я даже ничего не сделал.

— Что ты сказал Патриции Кеннет, что заставило ее так быстро сорваться в полицию? Ты, по-моему, как-то грубо с ней разговаривал? — Элис смотрит на меня, прищурив глаза.

— По-другому она бы не поняла.

— Но так нельзя, ты же знаешь, Джон!

— Я не психолог, Элис. Я не профессионал, и у меня полно этой вашей немотивированной агрессии. Если хочешь, чтобы я помогал, дай мне делать так, как я хочу и, ради бога, не говори никому из своих боссов.

Она улыбается.

— Как тебе удалось так сразу разговорить этого парня? Наши специалисты бились с ним несколько дней.

— Потому что я не специалист. Тут не надо быть специалистом. Надо быть просто таким же как он. Когда я увидел его, сразу все понял.

— Как ты все понял? Откуда ты узнал, что она в курсе?

— Вы все странные. Психологи, я имею в виду. Вы странные и напрочь оторванные от реальности со своими книжками. Не надо иметь ученую степень, чтобы отличить, когда парень дрался, а когда его просто били. И надо быть круглым идиотом, чтобы думать, будто мать не в курсе того, что творится с ее ребенком. Мать всегда знает. То, что она не хочет в этом признаваться, это другой вопрос.

Элис внимательно слушает меня, а потом спрашивает.

— Джон, почему же они ничего не говорят? Почему они тогда молчат обо всех этих ужасах, если знают? — она, кажется, действительно не понимает. — Это же их родные дети! Почему они ничего не делают? Чего они так боятся?

— Боятся признаться себе, какие они суки.

— Это очень грубо, Джон.

— Это не грубо. Закон, полиция, эти ваши адвокаты и психологи, — все это чушь! — я говорю, глядя в потолок, не оборачиваясь к Элис. — Ты думаешь, она боялась, что он переломает ей кости? Или что он еще больше сигарет потушит о ее сына? Не смеши меня! Закон на их стороне, и она это знает. Но она уже много лет трахалась с этим козлом, закрывая глаза на синяки Джошуа. Она, может быть, даже получала удовольствие от того, что этот мужик с ней грубо обращался. Она плевать хотела на своего ребенка! Она думала только о себе и о своем удовольствии! Она думала, как бы ей не остаться без мужика! А потом вдруг она застает его за тем, как он бьет ее сына, — я делаю паузу и отпиваю глоток джина, — и ты думаешь, так просто потом посмотреть на себя в зеркало и сказать: «Какая же ты сука, Патриция»?