Предчувствие - [69]
А однажды приснится что-то, не имеющее отношения к жизни. Пусть даже та же самая комната. Вдруг она утратит связь с будущим? Вдруг бесчисленные крупинки предстоящего перестанут нестись из темноты? Проведет двумя пальцами по пыльному зеркалу, прочертив кривую линию. Две почти повторяющие друг друга изогнутые линии. Включит настольную лампу. Тусклый луч смешается с серостью утренних сумерек. Два свечения затемнят друг друга. Да, будет вот так стоять перед этим кусочком темного света в белой стене. Без мыслей. Лишь гигантские белые птицы, вестники из других времен. Их грай. Кавалькада их вскриков. Они сохранятся. В этой воображаемой комнате.
Представьте, как он съежится у окна. Перед тянущимся из окна светом. Или темнотой. Не важно. Перед горизонтом жутких, бесконечно разворачивающихся «сможет быть». Продолжит проваливаться в неначинающуюся жизнь. А никуда не ведущие дороги все так же будут разветвляться за окном. Множиться. Пустеть. Нет, предметы не станут более четкими в шепоте рассветных сумерек. В дыму. В двоящемся одиночестве. Наступит неспешная тишина. Напоминающая затишье, предшествовавшее началу жизни, и покой, который придет после того, как жизни снова не станет. Тишина продлится не один день. Предвещая бездны, горы будущих слов.
Эпилог
или, скорее, заключительный эпиграф
Снежинки станут ударяться о теплое стекло. Сначала будут таять. Но прилетят новые. Очень быстро, как на ускоренной видеозаписи. Заразят холодом стекло. Налипнут снегом. Окрепнут льдом. Сперва сквозь них что-то будет видно, потом ничего. Растворяющиеся в метели звуки города. Покажется, что это плеск волн, разбивающихся о гору дома. Шум их осколков, собирающихся в новые валуны, чтобы снова штурмовать неприступную скалу. Их невыносимый, спасительный шум. Нет, тишина комнаты не впустит звуков, они будут разбиваться о ее толстые, непроницаемые стены, как те самые слепни, врезавшиеся когда-то в стекло кабины машиниста. Начальника летящего в ночь поезда. Вряд ли его кто-нибудь вспомнит. Тем более совершенно неясно, кого именно вспоминать. Покажется, что спрессованная тишина вот-вот взорвет комнату. Тогда он и решит открыть окно.
Птицы тут же сядут на подоконник. Встряхнут заснеженными крыльями и разложат перед ним свои крохотные сокровища. Выжидающе поднимут головы. И вдруг раздастся нечто похожее на звон будильника. Да, нечто, заставляющее проснуться. Бесконечное дребезжание, не собирающееся прекращаться. Уличающий его в чем-то неизвестном ему самому, но неоспоримом, как все предстоящее. Загремит сжавшийся в углу подоконника, старый, покрывшийся изрядным слоем пыли, давно превратившийся в нечто вроде музейного экспоната телефонный аппарат, теперь никто уж и не вспомнит таких – с вращающимся диском, который почему-то очень захочется назвать циферблатом, пусть и лишенным по какой-то блажи пары делений. Еще ни разу не подававший голоса телефон, выглядевший навсегда сломанным. Подумать только! Ни дать ни взять двойник аппарата консьержки из первого, давно всеми позабытого эпизода! Да, затрезвонит почем зря, хоть уши затыкай, почти что подскочит от оглушительного дребезга! И как не вовремя! Но довольно восклицаний. Ведь этот дурацкий звонок спугнет птиц именно в тот момент, когда Петр определится с выбором, протянет руку. Но они уже подхватят свои нити, кольца, серпы, свечи и разлетятся, а Петр, еще не успев даже осознать масштаб разочарования, машинально схватит изогнутую трубку, а другой рукой зачем-то поднимет с подоконника аппарат, высвободив змеящийся кабель. Шнур упадет на пол, подняв облако пушистой пыли. Вестники расправят крылья и неподвижно закружат в воздухе. Их еще будет видно. Застывшие, каменные крылья. Широкие, распластанные тени. Померещится, что их шеи обвиты змеиными хвостами. Птицы процарапают на небе несколько неясных, изломанных линий. Уже через мгновение черные точки в громадной пустоте неба исчезнут, пропадут, словно последний ориентир в разрушенном бомбардировкой городе.
Поднеся трубку к уху (да, после нескольких мгновений гулкой тишины – точь-в-точь как в одной всем известной, но прочитанной до конца лишь самыми терпеливыми читателями книге; чего уж там – Петр и сам увязнет на пятом томе), он услышит нечто невозможное, нечто, заставляющее забыть все, даже снежных птиц: голос своей бабушки.
Я тут, внизу, напротив твоего окна, в телефонной будке, посмотри, помахать тебе рукой?
Помаши, да, и я тоже сейчас помашу, только телефон поставлю.
Петя, внучок, вот что тебе скажу, нельзя соскучиться сильнее, чем теперь, возвращайся уже ко мне, довольно странствовать!
Да, сейчас, прямо сейчас спрыгну, конечно!
Бог с тобой, зачем прыгать, что за глупости, спустись по лестнице, я подожду, никуда ведь не денусь. Времени же предостаточно.
Да, да, предостаточно, но только скажи, ты ведь простишь меня за ту книжку, простишь, ведь правда?
Да что ты, Петенька, о чем разговор, какая книжка, я уж давно прости…
Голос прервут гудки. Он прокричит в окно, что сейчас спустится, и тут же выскочит за пределы комнаты. Побежит по коридору к двери на лестницу, помчится вниз, хватаясь за перила, за стены с осыпающейся штукатуркой, за холодный воздух. Вот так скроется в змеящихся лестничных пролетах, поспешив навстречу ничуть не изменившейся за все эти годы бабушке, которую, конечно, никогда не увидит. Он, уже начинающий седеть. Нет, не станем преувеличивать. У него по-прежнему не будет ни одного седого волоса.
«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…
Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.
«В молчании» – это повествование, главный герой которого безмолвствует на протяжении почти всего текста. Едва ли не единственное его занятие – вслушивание в гул моря, в котором раскрываются мир и начала языка. Но молчание внезапно проявляется как насыщенная эмоциями область мысли, а предельно нейтральный, «белый» стиль постепенно переходит в биографические воспоминания. Или, вернее, невозможность ясно вспомнить мать, детство, даже относительно недавние события. Повесть дополняют несколько прозаических миниатюр, также исследующих взаимоотношения между речью и безмолвием, детством и старостью, философией и художественной литературой.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.