Право на бессмертие - [15]

Комсорг положил перед собой тетрадь, начал было читать, однако вскоре бросил это и толково рассказал об итогах прошедшего лета: о соревновании, пшенице, коровах, транспортниках, машине, «Грузовике». Из его слов выходило, что все бригады трудились старательно. Собрание должно было решить, какой бригаде передать переходящее красное знамя.

— Завтра наш праздник. Необходимо сегодня же подвести итоги нашей летней работы под Нагаевской горой, — закончил доклад Дмитриев.

Разгорелся горячий спор. Одни хвалили бригаду Трофимова, другие — Габдурахманова, третьи — Еремеева, не забывая тут же подмечать недостатки; Саша с недоумением присматривался к участникам собрания. Вот слово взял Ленька.

— Тут товарищ комсорг говорил о том, что нам, комсомольцам, недостаточно отвечать только за себя, мы обязаны подтянуть всех до уровня передовых. Конечно, это верно, но трудно в наших условиях. Я сам могу дать обязательство: буду учиться отлично, а за весь класс, за бригаду отвечать не могу. Наша бригада летом потрудилась не плохо, а вот некоторые новички имели замечания...

— Называй фамилии, не трусь, говори правду! — крикнул кто-то.

— Я и не боюсь... Вот, к примеру, взять Матросова…

Саша взглянул на говорящего. Тот, прямо смотря в глаза Саше, продолжал:

— Да, из-за Матросова отряд Габдурахманова имеет столько замечаний, поэтому не может быть первым…

Ленька начал перечислять грехи Матросова, не забыл и об изгнании из цеха, говорил о случае с молотком, упомянул о перевозке... К сожалению, все эти факты были точны. Саша медленно опустил голову, он чувствовал, как горели уши, к горлу подкатывал большой комок, во рту пересохло... Он готов был выбежать из комнаты, но в это время слово попросил Габдурахманов. Он начал горячо:

— Что вы отряд упрекаете Матросовым? Разве в отряде только Матросов? Надо объективно подходить к результатам нашего труда. Мне, конечно, неудобно просить о том, чтобы присвоили нам первое место, пусть об этом говорят другие. Вспомните, какие хлеба на нашем поле, любо глядеть! И насчет Матросова только плохое говорите. Разве в нем все плохо? Я должен перед таким ответственным собранием заявить, что верно — у Саши много еще ошибок, но он уже не такой, каким пришел в отряд. За лето я не сделал ему ни одного замечания. Он на перевозе работал один, старался. Вот так, товарищи...

Выступление Рашита не получило широкого одобрения. Говорили затем Ольга Васильевна, Петр Филиппович, но, занятый своими горькими мыслями, Саша не мог сосредоточиться и не запомнил их речей. Решено было присудить первенство отряду Еремеева; только из-за Саши отряд Габдурахманова попал на второе место.

Когда председатель заявил о том, что комсомольцы должны задержаться еще на несколько минут, Саша вместе с остальными вышел. Он, стараясь быть незамеченным, поторопился в свою комнату, чтобы быть подальше от любопытных глаз товарищей и от их злых насмешек.

На дворе все лил и лил дождь. Комната Саше показалась еще постылее, осень — тягостной, судьба — немилой. Он еще раз один на один, без свидетелей, пережил весь позор. Да, он в первый раз в жизни упрекал себя за прошлые грехи и выходки, первый раз в жизни завидовал. Да, завидовал! Знаете кому? Еремееву.

Самолюбивой натуре был нанесен тяжелый удар. Саша уже не сдерживался, он пришел в отчаяние, искал выхода, спрашивал себя: что делать?

В комнату влетел разъяренный Рашит, злость, казалось, бежала впереди командира отряда. Да, Рашит никогда не простит этому чинарику Матросову обиду — из-за него отряд лишен права открывать праздник. Если бы он не был командиром и комсомольцем, несомненно, пошли бы в ход кулаки, настолько был огорчен и рассержен Рашит. Он резко крикнул:

— Матросов!

Саша остался глух, даже не обернулся, ему не хотелось ни с кем говорить, никого видеть.

— Тебе говорят, Матросов!

Саша повернул заплаканное лицо, ресницы часто мигали, слезы заволокли синие глаза. Рашит застыл, раскрыв рот. Он всего ожидал от Матросова, только не этого! Вдруг его голос дрогнул, он коротко, чуть растягивая слова, сказал:

— Дежурство сдашь Директору, — и быстро захлопнул дверь.

Саша отвернулся к окну, по стеклу стекали тонкие ручейки. Ручейки, как слезы...

Все лил и лил осенний дождь.

Рашит отказывается от своего друга

Рашит закрыл дверь, прислушался, в комнате, откуда он только вышел, было тихо, значит, Матросов продолжал сидеть у окна. Он осторожно, почти на носках, пошел по коридору к выходу. Минуту назад, увидев плачущего колониста, он позабыл весь гнев и теперь пытался успокоить себя: «Ну, что ж, не придется нам завтра открывать праздник, надо постараться в следующий раз...» — говорил он сам себе.

Среди воспитателей Матросова Рашит был наименее опытным педагогом, однако его роль, роль командира отряда, имела большое значение в формировании характера и Саши и многих колонистов. Рашит был низовым звеном в общей цепи системы воспитания, но почти все воспитательные мероприятия проводились через него. Если бы Рашиту сказали об этом, то он искренне удивился бы, заявив, что он не педагог и не воспитатель, а просто командир отряда. В своей работе он не преследовал педагогических целей и не задумывался над этим, а считал, что обязан выполнять те или иные распоряжения, ту или иную работу, знал, что в отряде должны быть дисциплина и порядок, и четко выполнял свой долг, долг командира первого отряда.