Синий поезд мчался по широкой, как море, средне-русской равнине, изумительной своими неповторимыми веселыми березками, поймами медленных и тихих рек, плодородными полями, старыми и юными городами, в которых из года в год множатся заводские трубы и дворцы. По этой русской равнине, которую люди, ни разу не бывавшие здесь, представляют себе, может быть, только по книгам Тургенева и Пришвина, неутомимо несся могучий паровоз, оставляя позади себя рваные клочья белого дыма, резкими и раскатистыми гудками оглашая бескрайные просторы.
Со свистом и грохотом поезд проходил разъезды, мосты, задерживаясь на несколько минут только на больших станциях. Он торопился на юго-восток. На белых трафаретках, прикрепленных на стенках вагонов, мелькало: Москва — Челябинск.
Казалось, не будет конца ровным полям, зеленеющим озимью, чернеющим парами, на которых кое-где еще лежали островки снега. Из-за лесных опушек, из-за редких холмиков выплывали чистенькие уютные селения и снова скрывались в синей дали. Так мчался и мчался почтовый поезд под голубым ясным небом весны по неоглядной черно-зеленой равнине.
На этот необъятный мир смотрел, прильнув лбом к стеклу дребезжащего окна, юный пассажир шестого вагона, подросток в грязной матросской тельняшке. Задумчивые васильковые глаза, жадно устремленные на равнину, были полны тоской и ожиданием, на густых ресницах повисли слезинки.
Десятки километров он провожал невидящими глазами, а иногда, встрепенувшись, с тревогой начинал искать в незнакомых очертаниях местности, в странных названиях станций, в разговорах пассажиров ответ на единственный вопрос, волновавший его: «Далеко ли море?»
Ему очень хотелось побывать на берегу моря. Он любил его. Этой большой любви не мешало то, что он видел море один раз в своей жизни, когда еще был жив отец. Но поезд мчал в неизвестность. Нет, он не согласен ехать чорт знает куда! Ему нужно море!
Он принял быстрое решение — бежать! — и оглянулся. На средней полке, на седьмом месте, шумно храпела толстая женщина. Однако мальчика интересовал другой пассажир — его невольный спутник, старый милиционер Басыров. «Спит он или делает вид, что спит?» Басыров мерно дышал, полузакрыв маленькие глаза.
Подросток потянулся за бескозыркой, большой, шитой не для его головы, еще раз подозрительно взглянул на милиционера и шагнул к проходу. Услышав стук позади, он вздрогнул, замер, ожидая, что Басыров схватит его за плечо. Но все было тихо. Он осторожно, на носках, шагнул раза два и увидел сонный коридор, выставивший напоказ пятки, каблуки сапог, висящие руки. Оставалось сделать несколько шагов, а там свобода...
— Эй, Матросов, — услышал он спокойный голос Басырова. — Ты хочешь сойти, прогуляться? Так жди другой остановки, вместе пройдемся.
Ничего не оставалось делать, как вернуться. О, как бы избавиться от преследования этих маленьких черных всевидящих глаз!
Басыров проследил за его возвращением, потом занял прежнее положение и, полузакрыв глаза, о чем-то задумался.
Пятнадцатилетний подросток не знал, куда везет его молчаливый милиционер. Он пытался расспросить Басырова о конечной цели путешествия, но тот отвечал коротко:
— В хороший дом везу, человеком выйдешь...
А где этот «хороший дом», Матросов не знал.
В соседних купе кто-то смеялся, звонко пели девушки, мужчины громко разговаривали о какой-то новой сенокосилке. Басыров склонился над книгой с множеством интересных иллюстраций. Матросову надоело стоять у окна; расстелив шинель, он растянулся на полке.
Покачивания вагона, равномерное постукивание колес утомляли: полный покой располагал к размышлениям. Подросток закрыл глаза. В памяти его одна за другой побежали картины недавнего прошлого. Вот он на берегу моря, рядом с ним стоит отец, покуривая трубку с душистым южным табаком. Мальчик не может оторвать влюбленных глаз от морской шири: белые стружки волн догоняют друг друга, море точно качается от счастья, суда, бороздя воду, величаво исчезают за горизонтом. Шепчутся высокие каштаны на берегу под морским ветерком, кругом ласковые люди и простор. Ой, как вольно над великим водным простором...
Отец обнимает мальчика и, прижимая его к своей груди, задумчиво говорит: «Дед твой всю жизнь отдал морю. Любовь его передалась тебе, Саша, минуя меня. Моей душой завладел завод, и никакая сила не оторвет меня от станка. Пусть, мой мальчик, море волнуется и живет без нас».
Матросов застонал и проснулся, но не шелохнулся. В купе кто-то монотонно говорил. Ах, это Басыров читает книгу. Саша прислушался.
— «В горах Ала-тау, в долине Демы, вокруг Баймака, у костров в степи, многократ я слышал легенду об Уфе, — растягивая слова, нараспев читал Басыров. — Далеко в горах, в сердце Урал-тау, лежит маленькое озеро. В те далекие времена оно славилось чародейской силой...»
Саша, незаметно открыв один глаз, с любопытством взглянул на милиционера: «Вот какой он, какую интересную историю знает». Саша повернул голову — с верхней полки наклонилась женщина, на ее лице застыла улыбка.
— «...С тех пор народ начал называть озеро Уфимским. Этим именем затем назвали реку, берущую начало в озере, а в дальнейшем и город, основанный у ее устья. Уфимку башкиры называют еще Кара-Иделью, за черный цвет воды, а Белую — Ак-Иделью. Кара значит — черный, ак — белый».
