Право на бессмертие - [5]

— Если я правильно понял вас, хотите пророчествовать об Александре Матросове, прибывшем вчера в нашу колонию? — улыбнулся Петр Филиппович. — Попробуйте, интересно знать, о какой вершине вы мечтаете для него.

Предложение было сделано в шуточной форме, но Ольга Васильевна была настроена серьезно. Она тихо проговорила:

— Вы можете меня обвинять в эгоизме, однако все матери эгоисты в отношении своих детей, поэтому мне простится. Трудно быть гадалкой, однако попробую. Из наших бывших воспитанников есть уже один инженер, два педагога, агроном, четыре студента, около десятка слесарей. А что, если этот Матросов станет профессором?

— Почему бы ему не стать профессором? Что ему мешает? — задумчиво сказал Петр Филиппович.

После ухода Ольги Васильевны он начал разбирать почту. Колония вела обширную переписку. Женщина из Бурзянского района просила сообщить что-нибудь о своем племяннике Рашите Габдурахманове. На этом письме Петр Филиппович сделал пометку: «Ответить подробно». Второе письмо пришло от токаря завода горного оборудования, благодарившего колонию за производство отличных диванов. Это письмо Стасюк положил в специальную папку: его следовало прочесть на общем собрании.

В кабинет вошел командир отряда стройный Рашит Габдурахманов. Он доложил:

— Товарищ начальник, колонисты выстроились для следования в лес.

— Сколько отрядов?

— Пять.

— Внешний вид?

— Проверил лично.

— Передайте Ольге Васильевне, разрешаю следовать в лес.

— Есть.

Юноша повернулся через левое плечо и, громко стуча каблуками, вышел.

Петр Филиппович вдруг решил сам сходить на берег реки, встал, надел фуражку. Во дворе еще раздавались отчетливые голоса командиров. Когда он вышел на крыльцо, первый отряд уже выходил в ворота. Стасюк выждал, пока пройдут все отряды, потом последовал за ними.

Земля еще не просохла, мальчики выбирали места посуше, поэтому строй колонны постоянно нарушался. Командиры старались сохранить ряды, на ходу выстраивая ребят попарно.

Мальчики напоминали утят, выпущенных на пруд, они были в темносерых штанишках, телогрейках и фуражках, старшие колонисты — в полувоенной форме.

Среди всех выделялись командиры отрядов — красавец Володя Еремеев, сильный, упрямый Петр Трофимов, вихрастый, веселый Андрей Богомолов, маленький, тщедушный, но настойчивый Леонид Сивый. Нехватало Рашита Габдурахманова, дежурившего по колонии.

Петр Филиппович шел позади всех, с легкой усмешкой наблюдая за детьми.

На опушке леса колонна рассыпалась. Со смехом и криками колонисты начали бегать, играть, с любопытством разглядывали деревья, траву, взобравшись на пни и камни, рассматривали набухшую реку. Лес еще не покрылся зеленью, деревья печально качали голыми ветвями. Атласные березы стояли молчаливо, только золотокожие сосны весело встряхивали темными кронами, будто приветливо кивая наступающей весне. Мальчики не замечали отсутствия богатой зелени, не замечали облезлого, почти неживого леса, а лишь бездумно, безотчетно резвились.

Петр Филиппович, оставив ребят на опушке, направился один по дороге, разглядывая окружающее помолодевшими глазами.

Лесная дорога тянулась к реке. Высоко над головой, по глубокому океану, — таким обширным и бездонным казалось небо, — плыли серые лоскуты туч. Чем ближе к реке, тем сильнее дул ветер, точно торопя ледоход. Неожиданно в облаках образовалась бирюзовая яма, брызнули яркие лучи.

Петр Филиппович уселся на выступ скалы, задумчиво разглядывая противоположный берег. В этом месте гора напоминала львицу, склонившую голову к реке, бурно несущейся среди скал.

Сколько звуков! С отчаянным криком летят утки, соскучившись по красоте Урала; на том месте, где в прошлом году был паром, чирикают суетливые воробьи; изредка пролетают быстрые скворцы; над всем этим: над сердитой синей, разбухшей рекой, над горой, над голым лесом, чуточку ниже серых туч, плывут журавли, их страстный крик раздается в весеннем воздухе.

В памяти Петра Филипповича встало горячее солнце Одессы, его родной город, большой Харьков, где он воспитывался в колонии, встречи с Макаренко, военная служба, бои с японцами у зеленого озера. Куда только не забрасывает человека жизнь! А теперь вот на берегу шумной уральской реки... Она, точно чувствуя свое освобождение, напряглась, посинела.

От этих воспоминаний его отвлекли чьи-то шаги. Он оглянулся, к нему шел Габдурахманов. Стасюк встал, с тревогой ожидая чего-то необычного: только чрезвычайное происшествие могло выгнать дежурного с территории колонии.

— Товарищ начальник...

— Что случилось? Вызов? Пожар?

Рашит с улыбкой проговорил:

— Меня вызывают в райком комсомола, за билетом.

— А... — протянул успокоенный Петр Филиппович. — Очень хорошо. Передайте дежурство заместителю, сами собирайтесь в райком. Чего же вы стоите?

Рашит с радостью сказал:

— Земля дышит, Петр Филиппович, человека ждет. Скоро на ту сторону?

— Скоро, Габдурахманов, даже льдов с верховья не будем ожидать.

— Петр Филиппович, моему отряду самую тяжелую работу дайте, пахать там или сеять...

Стасюк не без удовлетворения взглянул на колониста: как на глазах изменяется человек... Этот паренек три года назад совсем не хотел работать, заслужил кличку лентяя, был молчалив, плохо, даже очень плохо знал русский язык, а теперь вступает в комсомол, один из лучших командиров отряда. Правда, и сейчас бывают у него заскоки, но главное в том, что человек крепко стал на правильный путь... В колонии прививалась отличная традиция — самая тяжелая работа считалась самой почетной, и на нее могли претендовать только передовые люди, лучший отряд.