Право на бессмертие - [13]

Работа заканчивалась в сумерках. По сигналу командиры всех отрядов бежали к Сулейманову. Обычно у трактора или около парников проходила короткая «летучка». Порядок всегда был один: сначала докладывали все четыре командира, затем Сулейманов ставил задачу на завтра. В течение десяти минут подытоживался рабочий день; Сулейманов не имел основания быть недовольным: вспахано все поле, закончен ранний сев злаковых культур, подходит к концу обработка полей под огороды. Черная, как летняя ночь, земля лежала вокруг. Колонисты работали, не жалея сил. Однако Сулейманов недовольно выговаривал командирам:

— В бригаде Еремеева безобразие. Ни командир, ни отряд не думают о будущей посадке овощей.

При этом замечании встал высокий молчаливый Еремеев, без возражения отчетливо проговорил:

— Есть думать о посадке.

— Рашит Габдурахманов плохо организовал перевоз через реку…

Габдурахманов возразил:

— Из-за нас нет задержки. На перевозе дежурит Матросов…

Тогда Сулейманов голосом, не допускающим возражения, повторил:

— Я сам ждал лодку десять минут. Разве это порядок?

На лице Рашита появилось недоумение: неужели Матросов подвел?

Колонисты по сигналу тети Тани могли бежать к ручейку, где их ждал горячий сытный ужин. Но командиры отряда должны были еще обойти свои участки, проверить, не осталось ли чего в поле. Кому больше дается, с того больше и спросится.

Рашит направился к реке, чтобы поговорить с Матросовым. Он проходил мимо поля Трофимова и хитро улыбался. «Почему это так? — думал он, на глазок прикидывая засеянный участок второго отряда. — Петр докладывает одну цифру, а сделанного гораздо больше? Ай, ай, какой хитрый!»

Рашит, не жалея голоса, пел песню, — в его краю так уже принято: петь, чтоб все слышали. Голос его разносился с весенним ветром, в песне говорилось обо всем: и о далеких звездах — глазах неба, о кудрявом черном урмане, серебристых ручейках, стекающих с вершин снежных гор, о людях, любящих всю эту красоту... В ночной тишине его голос слышался далеко.

Матросов сидел под деревом, поеживаясь от вечерней прохлады. При появлении Рашита он встал. Командир, сдерживая свой гнев, спросил:

— Сулейманов сегодня переезжал?

— Да, в полдень.

— Задержал?

— Нет, но он торопился.

— Как это было?

Саша равнодушно доложил:

— Когда он крикнул с того берега, я сел за весла. Сам знаешь, течение сильное, я сначала направился вдоль берега вверх. Однако ему показалось, что я слишком долго вожусь. Он торопил меня.

— Он что-нибудь сказал на прощанье? — уже более спокойно спросил Рашит.

— Да. Он сказал: «Есть чему учиться у нас, стариков. Учитесь у Петра Филипповича быть настоящим твердым коммунистом, у Ольги Васильевны — знаниям, у меня тоже есть чему учиться — любви к земле и времени».

— Надо быстрее перевозить, — сказал Рашит. — А сейчас пошли ужинать.

Зажглись костры. Чумазые землепашцы смывали пыль и грязь на берегу шаловливого ручейка. Юркий Андрей Богомолов, успевший вымыться, сидел под стройным тополем и выводил на губной гармошке песню своего табора. Гармошка, пение Рашита, звон алюминиевых тарелок, журчание ручейка, напевная речь повара, треск горящих костров, отрывистый разговор Сулейманова — все это очень нравилось колонистам. Они любили шумные вечера у костров.

После сытного ужина — гречневой каши с маслом и кофе — колонисты начали готовиться ко сну. Располагались тут же, у костров. Усталые мальчики быстро уснули. Только тетя Таня долго еще копошилась у котлов.

Саша лег рядом с Директором. Тот, вытянув острый нос, лежал на спине и храпел во сне. Матросов не спал, разглядывал из-под одеяла ночное небо и думал. Он начал привыкать к колонии, у него уже появились друзья. Однако юноше надоедало однообразие, тянули былые дороги... Поэтому переживания этих дней можно было сравнить с чувством человека, идущего по карнизу дома: ему ведь легко оступиться…

Над головой раскинулся черный полог с светлячками звезд. Стройный тополь качался под дуновением ветерка. В воздухе носились летучие мыши, где-то изредка страшно кричал козодой.

Петр Трофимов — Матросов узнал его по голосу — рассказывал небылицы о лесах, разбойниках и красавицах, лукавых и мудрых. Под монотонный голос рассказчика лагерь засыпал. Мимо прошел кто-то высокий. Саша приподнял голову: кто бы это мог быть? Узнал: Сулейманов.

Мысли подростка переметнулись к Сулейманову. Ребята говорили: нет того, чего бы не знал Сулейманов. Он точно знал, когда надо начинать сеять, когда приступить к боронованию, когда будет дождь, при каком ветре закрывать парники, что лучше растет на том или другом участке, какую траву охотнее едят волы, как сохранить семена, что можно приготовить из бобовых, как пустить остановившийся трактор, почему потеет «Грузовик» — огромный, сильный конь... и когда он рассматривал даль, казалось, что он читает историю земли...

— В шестнадцатом веке здесь был дремучий лес, — говорил он. — В семнадцатом — сюда заходили охотники за пушниной и беглые из центральных областей. В восемнадцатом — стояли лагерем восставшие крестьяне, в девятнадцатом — под Нагаевской горой люди отвоевали первые десятины пахотной земли. В двадцатом — Великая революция, по-настоящему великая, резко изменившая жизнь. Только двадцать лет назад на эти поля пришли первые тракторы, новые законы земледелия…