Повести и рассказы - [93]

Насос сломался — не работал клапан, и воздух, нагнетаемый в матрац, возвращался назад. Забелин поднял голову и совсем близко увидел глаза девушки, с любопытством заглядывающей через его плечо. Невозможно оторваться от ее лица, и он медленно, по капельке впитывал в себя юный девичий облик. Забелин забыл про все на свете: где он и что он, жил одним желанием — снова и снова любоваться большими и бездонными, как это озеро, черными глазами, слегка приоткрытым — от удивления? — ртом с нежно-алыми губами, мягкими линиями подбородка, носа, бровей и тяжелым пучком волос, стянутых широкой лентой на затылке. Внезапно осипшим голосом он шепотом спросил:

— Тебя как зовут?

— Что? — Девушка откачнулась и от неожиданности тоже тихо ответила: — Таня...

Она быстро совладала с собой и, откинув голову, засмеялась неудержимо, звонко. Забелин радостно заулыбался:

— Матрац мы в один миг — раз, два и в дамках...

Отбросив вышедший из строя насос, он стал надувать ртом: пыхтел и пыжился, покраснев от натуги. Девушка, повеселевшая, сидела на траве и ждала. Вот и последний отсек надут. Забелин проверил — надежно ли закрыты выходные отверстия пробками, и шутливо сказал:

— Прекрасная принцесса, ваше ложе готово. Прошу!

Он кинул надувной матрац на воду. Девушка осторожно вытянулась на нем. Забелин оттолкнул ее от берега и сам бросился в озеро. Он дурачился — подныривал под матрац, всплывал возле самого лица девушки, нарочно шумно отфыркиваясь. Она тоже увлеклась игрой — хватала Забелина за коротко остриженные волосы и толкала вниз. Он сладко замирал, чувствуя на своей голове ее ладонь.

Время остановилось — минуты, часы или вечность прожил сейчас Забелин; он был счастлив. Ожидание любви, упоение жизнью начисто заслонили суровое бытие, в которое ему предстояло вернуться. И когда из близкого гарнизона донеслись тревожные призывы трубы, он не сразу поверил в их реальность: «Зачем, не нужно, я ничего не хочу слышать!» Но труба звала и звала: «Тревога!»

Девушка, уловив перемену в настроении парня, обеспокоенно спросила:

— Что случилось?

— Мне пора... До свидания, Таня...

От злости ничего не видя перед собой, Забелин яростно поплыл к берегу. В ближней раздевалке отжав трусы, он кинулся к обмундированию: гимнастерка, пилотка, брюки, сапоги — все на месте, а книги... книги нет. Сначала он не поверил этому — может, пошутили? Обшарил в траве, заглянул в кусты — пусто. Пока он развлекался в озере, кто-то, проходя мимо, взял книгу.

Забелин проклинал свою телячью радость, пришло отрезвление, а за ним горькое сожаление о том, что этот прекрасный миг упоения жизнью так быстро улетел. Забелин плакал, уткнувшись в землю, плакал безутешно и сладко, жалея себя и свою судьбу, которой в настоящий момент не волен распоряжаться.

Девушка — дитя белого города, на треть состоявшего из военных, конечно, поняла в чем дело, но поняла по-своему. Она привыкла к поклонникам, к их покорности. Однако еще ни разу не видела слез из-за необходимости прервать свидание. Девушку одолело любопытство. Она прилегла рядышком и сказала:

— Ты расстроился? Из-за меня?

Забелин глянул искоса и близко-близко увидел гордо выгнутую шею, капельки воды на покатых плечах. Девушка говорила, говорила:

— Толик, мы с тобой еще обязательно встретимся, правда? Приходи сюда, на озеро, у меня каникулы, приехала отдохнуть к маме с папой...

Молчал Забелин, не веря ее словам. Он понимал — утешает она, не было в девичьем голосе искренности. Но так желалось ему сочувствия — пусть показного, не от души и сердца, а лить по долгу вежливости... Он слушал и слушал ее щебетание, начисто позабыв о тревожном призыве трубы.

Опоздал Забелин. В гарнизоне уже опечатывали двери казарм. Его подобрал начальник штаба полка и отвез на железнодорожную станцию, где полным ходом шла погрузка в эшелоны.

Были долгие и тяжелые маневры. Всякий раз, занимая огневые позиции, батарея зарывалась в землю. Ночью, когда слипаются веки, а спина, руки, ноги гудят от натуги, нелегко выбрасывать лопатой увесистые комья глины с глубины противоатомного окопа для гаубицы. Нет-нет и чертыхнется кто, проклиная бессмысленность каторжной работы, но командир орудия сержант Мурзахметов подобные рассуждения пресекал: «Отставить разговорчики!»

И был ласковый тихий рассвет над рекой. На другом, высоком берегу сначала неслышно выросли зловещие грибы атомных взрывов. Хотя все знали — это имитация, стало как-то неуютно и тревожно. Забелин подтаскивал короткие гильзы, передавал заряжающему Битюкову. Тот досыльником толкал гильзу в казенник, дергал за шнур. Короткий звонкий хлопок, ствол не откатывался назад, как при боевом выстреле. Из балок, с лесных опушек и прямо с берега доносилась стукотня холостых выстрелов, и лениво клубился дымок. Забелин ясно представил себе, что сейчас творилось бы во вражеской обороне, будь все по-настоящему — и атомные взрывы, и артиллерийский обстрел, и разрывы бомб и ракет, которые падали бы с низко пролетающих самолетов и вонзались туда, где притаились обороняющиеся...

Ночные марши на сотни километров по южным степям... От пыли некуда деться — она забивает рот, глаза, складки одежды, а утром скрипит на зубах вместе с кашей, которую раздает из термосов старшина Хилько. Без света крадутся невидимые колонны — посредники с вертолетов контролируют передвижение. С рассветом колонны прятались по балкам и лесным полосам.