Повести и рассказы - [92]

Они лежали неподалеку от забора под кустом акации, лениво курили, и мысли у них текли неспешные, навеянные воспоминаниями о доме.

— А словами ошпарит — и закрутишься! — сказал Забелин. — Где только нахватался...

— Хм, нахватался... Он же со своей философией не расстается! Был я посыльным... Так вот, как ни прибежишь к нему — все читает, все читает. А названия у книжек замысловатые, спросонья не выговорищь... Трудный, в общем, человек, — неожиданно заключил он.

— Почему? — удивился Забелин. — Вишь, как его в батарее и полку любят. Молодой еще, а уже капитан.

— Собака тоже любит палку, — буркнул Бондарев, сел, обняв ноги, и ничего шутейного на его лице и в глазах нет — задумался он, положив подбородок на колени.

Забелин впервые видел земляка не в роли записного балагура, а отрешенным от всего, что окружало его повседневно. Словно ожил другой Серега Бондарев, скрывавший под грубоватым зубоскальством чуткую, ранимую душу.

— Он стремится жить, — продолжал размышлять Серега, — по долгу и совести, не для себя, для людей, чтоб в нем самом не завелось червоточинок, чтоб и другие старались по его подобию стать. А это трудно, ох трудно! Жена от комбата уехала... Думаешь, разлюбила? Как бы не так, любит — крепче не бывает. Но в один распрекрасный день заявила она командиру полка: «Сил моих нету с ним жить. Невозможный он человек, Шестопалов, до своего уровня подтягивает, а до него разве достанешь... Солдатам легче — отслужат, и... фью, привет комбату. А мне всю жизнь с ним маяться...» Трагедия... Тяжело переживает комбат, но вида не показывает, бодрится... Сам я раньше не таким был, больше помалкивал, в армии — как прорвало. Понаслушался комбата, кой до чего собственной башкой скумекал. И так меня тянет спорить с ним — удержу нет. Вроде завидую его превосходству... или не согласен с чем-то? Не знаю, не могу понять... Так что, земеля, впрягайся в лямку, без философии у нас в батарее никак нельзя, все увлекаются. Даже старшина принялся за чтение Гельвеция. Я записался в очередь за ним. Сходи-ка в библиотеку и возьми для начала что-нибудь полегче. Почитаешь, почитаешь, и как-то светлее вокруг становится и понятнее — что, почему и зачем живут люди на белом свете...

Библиотекарша, плотненькая миловидная женщина, сняла очки — массивные, в пол-лица, подслеповато щурясь, улыбнулась и переспросила:

— Что-нибудь философское? Вы из батареи капитана Шестопалова?

Забелин утвердительно кивнул головой. Торжествующая библиотекарша развела руками:

— Все разобрали, все!

— Может, поищете? — смущенный Забелин мял в руках пилотку и топтался возле барьерчика.

— Чем же помочь... Постойте, я позвоню в городскую библиотеку и попрошу подобрать вам подходящую книгу!

— Меня не пустят в город...

— А я попрошу мужа — командира вашего дивизиона…

Запросто уладила она с увольнительной. До библиотеки Забелин добежал быстро: располагалась она на тихой узенькой улочке под лесистым холмом. Предложили ему «Избранные диалоги» Платона. Пока старенькая седая заведующая заполняла формуляр, две девушки-библиотекарши у окна смешливо прыскали в ладошки, поглядывая на чудаковатого, по их мнению, солдата. Неловко сунув книгу под мышку, Забелин выбежал из библиотеки, возле крыльца передохнул и побрел назад.

Сейчас Забелину не хотелось возвращаться в часть. Он не спешил, лишь бы чуточку задержать время, когда нужно будет окунаться в четкий распорядок солдатской службы. Тем более сегодня заступать в караул. А книга напоминала о себе, на своих страницах она таила неведомое — как и белый город, по-прежнему незнакомый: Забелин не решался открыть книгу и хотя бы мельком заглянуть в нее. К тому же, словно нарочно, частенько встречались офицеры — ими полон город. Надо следить в оба, чтобы вовремя и по-уставному их приветствовать.

Рядом — озеро, оно проглядывалось между домами, и Забелина неудержимо потянуло туда, к яркой серебристой глади: «На пять минут, быстренько искупаюсь — и в часть». На берегу огляделся — военных не видно, а горожан мало, ведь будний день, они еще на работе. Забелин скинул сапоги и обмундирование, аккуратно сложил его, сверху поместил книгу. Разбежавшись, он плашмя бросился в теплую воду и, вытянувшись и не двигаясь, пошел ко дну; грудью, животом, коленками коснулся вязкого ила. Вода выталкивала на поверхность, но, пока хватало воздуха, Забелин держался внизу — у дна намного прохладнее, наверное, поблизости бьют ключи. Холодные струйки покалывали кожу. Зазвенело в ушах. Забелин уже не мог задерживать дыхание и, резко оттолкнувшись от дна, шумно вынырнул. Охватила его беспричинная радость. Он резвился в воде — безостановочно плавал, нырял; вдосталь наплескавшись, лег на спину и, слегка помогая руками и ногами, тихонько подплыл к берегу. Голова уткнулась в песчаную отмель. Забелин так и остался лежать, зажмурившись от солнечных лучей.

Неожиданно на грудь шлепнулся комочек земли. Забелин открыл глаза, перевернулся на живот. Неподалеку стояла девушка. Она нетерпеливо и призывно махала рукой:

— Помогите, пожалуйста, сладить с надувным матрацем…

Чудеса этого мира продолжались — именно сейчас, в необычный день, встретилась Забелину эта девушка: стройная, гибкая, покрытая бронзовым загаром, она нервно нажимала ногой на насос, схожий с лягушкой. Забелин взял девушку за шелковистые плечи и легонько отодвинул в сторону: «Посмотрим...»