Повести и рассказы - [91]

У Сулаквелидзе от пота блестели спина, грудь, плечи. Он на мгновение выпрямился, и лицо его, уже не устыдненное, а лукавое и довольное:

— Товарищ капитан, я же — виноградарь! У нас, в Кахетии, землю копаешь — камней много, камни убираешь — лозу сажаешь. Виноград вырастет, вино сделаем, друзей зовем — вино пьем, песни поем, свадьбы играем! Приезжайте погостить в Кахетию, товарищ капитан, волшебным вином угощу!

— Спасибо за приглашение, подумаю. — Комбат обратился к комсоргу: — Промашку мы допустили. Нужно было уточнить — всякий мусор и камень в землю снова не зарывать, а убирать. Глядишь, на этом пустыре, кроме лебеды, выросло б что-нибудь путное. Эх, Сулаквелидзе, тебе надо бы первому провиниться!

— Товарищ капитан! — вскочил ефрейтор Корытков. — Вся батарея в сборе, давайте прямо здесь и уточним!

— Я против поспешных решений! — взвился Серега Бондарев. — Нужно все взвесить, обдумать пути реализации этого, прямо скажем, эпохального предприятия...

— Какого предприятия? — встревожился комсорг. — Ты что, насчет камней говоришь?

— Эх, Корытков, Корытков, — осуждающе покачал головой Бондарев. — И почему я не восстал против твоей кандидатуры при перевыборах комсомольского бюро? Отсутствие у комсорга чувства предвидения последствий намечаемых мероприятий... да, вот когда открывается истинная сущность человека!

— Говори прямо, не крути! — обиделся Корытков.

— Действительно, Бондарев, — комбат поддержал комсорга. Что-то непонятно — с чем ты не согласен?

Серега порывисто выбросил длинные руки над головами сидящих солдат и патетически произнес:

— Товарищи! Давайте прикинем: процесс копания и собираия камней — процесс необратимый и в перспективе продолжающийся. Сколько зарыто их здесь, на пустыре? По камешку, по кирпичику мы соорудим на территории городка эльбрусы и монбланы! За это по головке не погладят! Уточняю постановку вопроса — что потом делать с камнями?

— Ясно, — комбат указал на Сулаквелидзе, уже закопавшегося по пояс. — Кахетинский виноградарь мог бы дать тебе ответ, Бондарев, но он занят, очень здорово занят, ему сейчас не до словопрений. А посему предоставим право решить — что делать с собранными камнями — нашему хозяйственнику. Прошу, старшина Хилько!

Тот задумчиво кусал длинную травинку и в эту минуту мало напоминал стремительного и требовательного старшину, у которого, казалось, не было иного бога, кроме армейского устава, — этакая благость разлилась на лице, этакая кроткость и отрешенность, а глаза, обычно зоркие и колючие, оттаяли. Он сказал:

— Ну, прикинем... Хотя и неожиданно... ладно. Во-первых, камни можно использовать вместо щебня при ремонте асфальтового покрытия дорожек в городке. А во-вторых... во-вторых, рядовому Бондареву вполне по силам самолично израсходовать искусственные эльбрусы и монбланы при наших с ним расчетах... Сколько за вами, рядовой Бондарев, внеочередных нарядов?

— Осталось три, товарищ старшина, — грустно отозвался Серега.

— Скажите, пожалуйста, всего три, так мало! — удивился Старшина. — Но, по всему видно, вы не собираетесь ограничиваться ими? Итак, во-вторых, я выдаю рядовому Бондареву необходимый инструмент, а он таскает куски кирпича на волейбольную или баскетбольную площадку, тщательно разбивает — эльбрусы и монбланы в мелкую крошку и аккуратно посыпает ею земляную поверхность, чтобы вам, товарищи артиллеристы, было намного приятней и удобней заниматься спортивными играми. Мне кажется, что второй вариант — наиболее целесообразный.

— Старшина Хилько, вы наповал сразили нашего говоруна, — комбат смеялся, смеялись командиры взводов, а батарейцы аж ржали от удовольствия. — Вот уж не погрешил против истины древний философ Эсхил, сказав: «Мудр — кто знает нужное, а не многое!»

— Товарищ капитан‚ — взмолился Серега Бондарев. — Это нечестно и несправедливо взваливать на одного непосильную задачу уничтожения рукотворных гор. Теперь посыплются на меня наказания...

— Успокойся, Бондарев, наш старшина строг, но справедлив. А ты очень увлекающийся человек, от этого все беды. Попридерживай свой язычок, тогда старшина первым признает в тебе одни достоинства. Но, кажется, сержант Сулаквелидзе заканчивает титаническую работу. Ефрейтор Корытков, проверьте глубину.

— Метр и пять сантиметров! — доложил из ямы Корытков. — Перестарался...

Необычные отношения между командирами и подчиненными, так оригинально проявлявшиеся, поразили Забелина, да и не только его — всех новеньких. Капитан Шестопалов как магнит притягивал к себе окружающих. Это не смахивало на какие-то педагогические приемы или искусную рисовку, совсем нет: капитан Шестопалов именно жил такой жизнью, когда даже утренние пробежки для него — потребность: «Размяться утром надо? Надо. Одному скучно, лучше я с ребятами пробегусь». Он и сам был ненамного старше своих батарейцев — всего двадцать шесть лет, и поэтому считал, что его командирский авторитет должен основываться не на одной власти, данной ему армией над полусотней молодых парней в солдатских гимнастерках.

Серега Бондарев как-то заметил меланхолично:

— Да-а... комбат — штучка еще та... Погоди, узнаешь...