Повести и рассказы - [89]

— Солдат без ложки — не солдат! Предположим, придем мы сейчас в батарею, не успеем оглянуться — тревога! Подцепим пушки — и на учения. У нас ведь учения не день-два. Что будешь делать без ложки? Пальцами ковыряться в котелке? Голодным много не навоюешь... Командир батареи ждет, а я тут с вами никак не разберусь.

Наконец он привел пополнение к курилке возле крайнего подъезда двухэтажной казармы. Молодые солдаты расположились на скамейках, врытых в землю вокруг автомобильного ската, — в него бросают окурки. Сверху кто-то выглянул и завопил:

— Братцы, салажата прибыли!

Загромыхали по каменной лестнице сапоги, вся батарея столпилась. Посыпались подначки:

— Ну, теперь нам облегчение: ишь силачи — закувыркаются гаубицы в их могутных руках!

— После стрельб прочищать ствол для них — плюнуть и растереть.

— В великой чести будут у старшины. Как раз сегодня наряд на кухню — после отбоя картошечку чистить, килограммчиков шестьсот.

Новенькие оглядывались по сторонам, улыбались смущенно, краснели под градом насмешек. А кое-кто и обижался, хотя и не стоило: подначка — часть солдатского быта, без нее пресно служить.

— Расступись! — зычно гаркнул старшина, и батарейцы освободили проход комбату.

— Та-ак, — высокий стройный капитан снял фуражку, пригладил волосы, весело оглядел подчиненных, а вскочившим новеньким сказал: — Сидите, сидите. Я к вам присяду... Старшина, ну-ка, давайте документики... Та-ак...

Он снова посмотрел на батарейцев, плотно сгрудившихся вокруг, и спросил:

— От законов природы никуда ведь не денешься? Не так ли, гвардейская, лучшая в полку, тому подобная и бесподобная батарея?

Комбат, прищурившись, наблюдал за лицами солдат. А те зашумели, вроде бы соглашаясь. Вперед протиснулся Бондарев:

— Смотря какие законы, товарищ капитан... Против некоторых и воевать приходится, крепко воевать.

— Например? — поинтересовался комбат.

— Значит, так, — Бондарев деловито одернул гимнастерку, заразмышлял с серьезным видом. — После напряженной боевой учебы идем мы в столовую обедать. Схлебал я солдатский паек, должен быть сыт, а желудок, то есть природа, требует по своему закону — давай еще! На него не наготовишься, все время он голодный. Вот и приходится игнорировать этот закон природы!

Выждав, когда утихнет смех, комбат сказал:

— Спутал ты, Бондарев, законы природы с чревоугодием. Та-ак, припомним... Вот тебе персональная памятка: «Наблюдай за своим ртом: через него входят болезни. Поступай так, чтобы хотелось еще есть, когда встаешь от обеда». Для справки — изречение Льва Толстого. Авторитет?

— Для него авторитет — повар в столовой! — съязвил кто-то, невидимый за спинами.

— О поварах Дидро выразился: «Врачи непрестанно трудятся над сохранением нашего здоровья, а повара — над разрушением его; однако последние более уверены в успехе». Как, Бондарев, убедительно?

— Убедительно, убедительно, товарищ капитан. Но когда до ужина еще далеко, все же есть хочется, — он поспешил скрыться сглаз комбата, чтобы тот не отыскал в своей памяти какого-нибудь нового высказывания.

— Уточняю мысль про законы природы, имеющие к нам самое непосредственное отношение. Я подразумевал закон обновления. Проводили мы в запас отличных солдат — наводчиков Потехина, Гончаренко, связиста Сайдулаева, водителей Глушакова и Романадзе и других. На их место призвали молодых. Надо помочь им овладеть нашими секретами. Ставится задача — батарее не отступать с занятых позиций, быть впереди. Договорились?

— Об чем речь! — опять успел раньше всех ответить Бондарев.

— Та-ак, — комбат надел фуражку. — Командиры орудий все здесь?

— Титаренко с расчетом на хозработах, — доложил старшина. — Товарищ капитан, рядового Забелина прошу направить в отделение связи — сапожничать он может, а у меня в каптерке скопился ворох неотремонтированных сапог из обменного фонда, пусть поработает.

Похолодел Забелин, встал, низко опустил голову и едва слышно произнес:

— Я... не сапожник. — Он залился краской стыда, ведь вся батарея присутствует при разоблачении обмана.

— Что-о? — стремительно повернулся к нему старшина, и его лицо — худое, с тонким носом и хищными ноздрями — окатило бешенство. — Почему не сапожник?

— Товарищ старшина! — Бондарев бросился на выручку и попытался смягчить праведный гнев. — Он... не нарочно, он... у нас служить хотел. Мы же с ним земляки — оба из Люберец! Я его подучил назваться сапожником...

Сдержал старшина клокотавшую злость, ожег быстрым сердитым взглядом Бондарева и обратился к комбату:

— Разрешите, товарищ капитан, действовать согласно уставу? — комбат кивнул головой. — За обман объявляю рядовому Забелину два наряда вне очереди, а за рядовым Бондаревым тоже должок числится, сегодня вечером оба шаго-ом марш на кухню! — уточнил он напоследок и выразительно рубанул ребром ладони по другой ладони.

Расстроенный старшина ушел в казарму, а комбат изрек:

— Тля ест траву, ржа — железо, а ложь — душу. Вам понятно, рядовой Забелин?

— Понятно, товарищ капитан, — обреченно сказал Забелин, с тоской думая о том, как теперь у него пойдет служба, ведь не забудет старшина обмана, ох не забудет...