Повести и рассказы - [85]

Вечером в клуб направились. Народу набилось — протиснуться нельзя: и ребятишки, и бабы. Мужики чадят, дым плавает по тесному залу. Поселковый клуб — обыкновенная большая изба: лавки, стол для президиума да трибуна. Зимой кино не показывают — далеко везти и бездорожье, и клуб двое суток протапливали — согревали. Забились мы в дальний угол, я Гришу за локоть держу, чувствую — переживает здорово, ободряюще дергаю, улыбаюсь, чтоб и он повеселел: смущается — ради ж него собрались люди!

Заняло начальство свои места, утихомирилось в зале. Директор первым выступил: кто впереди, что нужно сделать для улучшения работы лесопункта. Одной лесозаготовительной бригаде вымпел вручил. Словом, обыкновенное производственное собрание. И не очень внимательно слушали его, ждали самого важного. Издалека начал директор. Помянул добром Силкина, рассказал о сложившемся у нас положении. После паузы повысил голос, хотя и без нужды — тишина полная, пошевелиться боятся:

— Посоветоваться с вами, товарищи, решили, от вашего мнения зависит утверждение начальника лесопункта. Пришлого вам не рекомендуем — условия особые, потому и предлагаем кандидатуру бульдозериста Григория Назарова!

Он пытался еще что-то сказать, да шум прокатился — ничего не разберешь. Пламя в лампах заколыхалось. Кой-кто вскочил, озирается — Гришу ищут. Он нагнулся, чтобы не увидели, хорошо, что темновато в зале. Некоторые закричали: «Чего прячется? Пусть перед народом встанет!» Директор поднял руку, выждал спокойствия:

— Правильно. Выходи, Назаров, сюда, на обозрение! Прислонилась я к щеке Гришеньки губами — не робей, твоя Настенька рядом! — щека горячая; и желваки от напряжения перекатываются. Оттолкнулся он от лавки — будь что будет! — обозначил себя: «Здесь я, иду...» Расступились, освобождая ему проход. Повернулся Гриша лицом к залу, смотрит. Ой и страшно так стоять, когда десятки глаз ощупывают! Я б никогда не смогла. Небольшая заминка вышла — уж больно тревожно притихли люди; первым спохватился директор:

— Все вы знаете Назарова — член партии, активист, горит на работе. Руководство «за». Теперь послушаем вас, — и сел.

Разнобой поднялся, громче всех бабы стараются — и тоже за Гришу. Вынырнул из гущи Капалин, востренький мужичонка, пронзительно завопил:

— Нельзя его начальником!

Повариха Танька, с которой я работала, уцепила его за телогрейку и назад тащит:

— Блудникам спокоя не дает, то-то ты взъерепенился!

Шум долго бушевал. Начальство переговаривается в президиуме, а Гриша как вкопанный застыл; издалека-то мне видно плохо, но соображаю — напрягся он, что струна звонкая. Ведь открытый перед людьми, трудно. Директор спрашивает громко:

— Так как, знаете Назарова?

— Знаем! — орут из зала.

— Доверяете?

— Доверяем! — рявкнули уже дружнее.

— Ставлю на голосование: кто за то, чтобы начальником вашего лесопункта назначили Григория Назарова, прошу поднять руки!

Я считать начала, да сбилась — сплошь торчат. Сердечко стучит, во рту сухо, и все позабыла — радостно за Гришу, нужен оказался он всем.

— Кто против? Воздержался? Постановили единогласно.

А секретарь райкома после голосования поинтересовался:

— Подождите, тут один товарищ против высказывался. Вы что же, вместе со всеми голосовали?

— Не дурак я, раз народ скопом за него, против пойдешь — он сожрет заживо, начальником же стал!

Хохотали смачно, нервы у меня притихли, и слезы тут же закапали. Я их не утираю — от счастья это, а таких слез разве можно стыдиться...

Тяжелая штука — начальником быть. Раньше лишь за себя в ответе, за других — как сердце велит. Теперь же спрос с одного Гриши за весь поселок: и за план, и за жизнь. Вертись, Назаров, вникай, организовывай людей, расставляй. Нужных знаний у него нет, спасибо, директор кучу книг прислал — и за техникум, и за институт; изучает лесозаготовительное дело, технорука от себя не отпускает, выпытывает тонкости. Осунулся, построжел. Нелегко, конечно, ой нелегко. У тебя, Самойлов, то же самое — каторжная работа и спрос. Жалобные твои глаза выдали — впервой командуешь! Эх, мужики...

В гости к нам по первости ходить перестали, стесняются — начальник! — раньше иное: он простой рабочий — и ты такой же, можно и зайти, если хороший человек.

Удивил Лешка Козырев, вербованный. Никогда нога его в доме не ступала — заявился! Чинно, благородно поздоровался, присел к печке спиной. «Я посмотрю, подышу, начальник, твоим воздухом, наверное, он особенный?» — сказал с усмешечкой. Гриша в книгу уткнулся — черпает премудрость. Лешка с полчаса поторчал и скрылся тишком. Следующий вечер — снова он на пороге. Забеспокоилась я: не замышляет ли чего? Рассмеялся Гриша: «Чего боишься, дурочка?» Раз Лешка и говорит — ужинали мы втроем: «Не пойму ситуацию, начальник, — и опять с ухмылочкой, не разберешь — смеется или всерьез. — Я от жизни бегу, ты — к ней, чудно... Как с людьми-то бывает — в разные стороны направились, а встретились, один другому путь перебивает, чудно...»

Весна настала, развезло дороги — хуже некуда. Горячая пора у Гриши — речка вскрылась, начинай сплав леса. Все бы ничего, да чувствую — грызет его тоска, страдает, ума не приложу, в чем дело. То занялся заготовкой дров — очумел? — рано еще, попозже надо, летом, а он после работы топором машет, поленницу в сарае кладет. Загорелось огород копать под картошку. Посадили. Квартиру отремонтировал. Подступалась к нему с расспросами — отшучивается.