Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили - [28]
В один миг Церковь потеряла свой статус. Созданная в том же 1918 году комиссия по осуществлению упоминавшегося декрета позднее переименовывается в «Восьмой отдел», названный зловещим эпитетом – «ликвидационный». Отдел готовит новые и новые инструкции по конфискации капиталов, ценностей и имущества монастырей и храмов. Его деятельность нарастает. Только за три первых года было национализировано имущество более половины всех российских монастырей – 722! Власть открыто заявляет, что в коммунистическом обществе нет места вере в Бога, и принимает все возможные меры к ее искоренению. Если в 20-е годы это делается путем расколов и массового закрытия храмов, то в 30-е переходят к физическому уничтожению духовенства.
Гонение на священнослужителей начиналось с усиления налогового гнета и лишения их избирательных прав. Все эти меры призваны были сломить духовенство морально и физически, вынудить его самостоятельно отказаться от служения и ходатайствовать о закрытии храмов из-за невозможности платить непомерные налоги. Эти налоги часто необоснованно повышались или требовалось немедленно уплатить за больший срок. За просроченные налоги устанавливалась пеня. Нередко верующие прихожане вставали на защиту батюшки: писали прошения, собирали по домам деньги на уплату налогов. И тогда власти были вынуждены изобретать новые мотивы для закрытия храмов: например, «производственная необходимость», «нужда в здании». Именно поэтому церковному зданию всегда находилось применение – под зернохранилище, слесарные ремонтные мастерские, а то и клубы. Между тем, репрессии набирали обороты. Священников приравнивали к кулакам, объявляли «врагами народа», живущими на нетрудовые доходы, над ними глумилась советская пресса, их ссылали и казнили… А они продолжали нести свой крест служителей Христа и Его Церкви.
Вернемся к семье Алексея Павловича. К сожалению, так мало сохранилось документов, которые смогли бы рассказать нам, как жили они в эти страшные годы.
В Введенском новые власти наводили свои порядки. Имение того самого помещика, который дал 100 рублей на постройку дома Добронравиных, было отобрано и с 1923 г. стало использоваться как трудовая сельскохозяйственная колония имени Крупской. Догадываемся, что соседство с церковью вряд ли было приятно руководству колонии.
«Всесоюзная перепись населения. Поселенные списки домохозяев по Диево-Городищенской и Ильинской волостям Ярославского уезда. 1926 г.» Село Введенское. «№ 1. Добронравин Алексей Павлович, великорусской народности, в семье мужского полу – 1, женского полу – 5.»[141] Т. е. на момент переписи все дети за исключением девятнадцатилетнего Константина жили дома.
Уже спустя четыре года в Введенском живут только 58-летний отец Алексий с матушкой Екатериной. Дети разъехались.
Девятого февраля 1930 года Алексея Павловича арестовали. В протоколе допроса записано чьей-то размашистой и не вполне грамотной рукой в графе «Показания по существу дела»:
«По существу настоящего дела т. е. в какой либо антисоветской деятельности я виновным себя непризнаю, и что либо еще показать в протоколе отказываюсь. Написано с моих слов верно и мне прочитано. В чем и расписуюсь. Подпись – А. Добронравин».[142]
К следственному делу приложена справка из сельсовета, в которой указано, что проживающий в Введенском гражданин Добронравин «в прошлом является – попом, в настоящее время занимается – церковник (…). Имущественное положение: дом с надворными постройками, корова, лошадь – зачеркнуто (видимо, кому-то понадобилась по ходу дела), с/хоз инвентарь. Налогом обложен индивидуально в размере 239 руб, избирательных прав лишен… На иждивении – жена»[143].
Через 10 дней после ареста отцу Алексию и другим двадцати лицам, проходящим по тому же делу, предъявлено обвинение в проведении систематической антисоветской агитации, в срыве проводимых советской властью мероприятий, как-то: самообложение[144], проведение собраний, снятие колоколов и т. п. Он признан виновным по печально известной пятьдесят восьмой статье, пункты 10, 11.
Ст.58 УК РСФСР п.10: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти (…), а равно и распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания». Пункт 11 отягощал предыдущее тем, что преступники действовали «организационно».
А.П. Добронравин
Фотография из материалов следственного дела
ГАЯО, фонд Р-3698 опись 2 дело С-11182
Среди проходивших с Алексеем Павловичем по одному делу были торговцы, лесопромышленники, бывшие жандармы и два священника, один из которых был единоверцем. Последнему определили наказание в три года. Его слова на допросе: «Подчиняюсь всякой власти». Другой, 64-летний священник, не выдержав, очевидно, нажима и угроз следователя (а быть может, и физического воздействия), написал в газету «Северный Рабочий» письмо, которое приложено к делу: «…Вполне убежден, что религия вредна для строительства Социализма, и потому прерываю всякую связь с религией и церковью…». Он подал прошение о снятии сана и тем самым заслужил заключение по делу:
