Попаданцы - [5]

Потому что, если ты бард или рассказчик — тебя никто не тронет. Одно время он хотел стать чистым бардом. Но потом посчитал, сколько всего надо — хорошая гитара, потом еще учиться на ней играть, потом запасные комплекты струн, потом песни и всякие баллады, которые там будут слушать… Нет, рассказчиком гораздо проще и легче. И сытнее. Музыка не всем нравится, да и мало ли какие вкусы у сельского населения там, куда попадешь. Говорят, что в Средние века популярны были волынки, флейты, да барабаны — вот и как тут угодить крестьянину? Хотя, угодить ему невозможно. Это точно. Дикий ведь народ. Совсем дикий. Ничего не понимают. Петр нагрузил тачку тяжелым липким навозом и стал толкать ее к выходу. Теперь надо сложить все в кучу, пересыпанную травой и опилками. Так навоз будет преть до самой весны. А весной — разбросать по всему полю, перекапывая и смешивая с землей.

— Эй, сказочник, — лениво позвал от крыльца толстощекий сын хозяина дома. — Мать сказала — еще две таких тачки, и можно будет перекусить. Только в дом тебе нельзя. Воняешь сильно. Так я тебе тут на верстаке поставлю. Дождя нет, потерпишь! Вот так. Еще две тачки, и миска лукового супа. И наверное, еще кусок хлеба. В желудке забурчало, завыло. Очень хотелось есть. И очень не хотелось вспоминать самые первые дни в этом мире. Петр тогда сразу двинул к трактиру, выделявшемуся высокой зеленой крышей и вывеской с какой-то русалкой на ней. Вот там ему и объяснили, что никому его сказки-рассказки не нужны. Придумать всякую хрень может каждый. Вон, хоть Юкки-дурачок. А платить или кормить и еще поить за пустые россказни — это тебе только в сказках такое могло привидеться. Хочешь есть? Вон, дров наколи. Или почисть конюшню, выгреби оттуда всю грязь. Или перекопай огород. Или натаскай воды. Или…

— А в других местах, — попробовал он отбиться от предложений, — за рассказы платят. И все слушают и благодарят.

— Так и у нас будут слушать, чего ты хочешь? Скучно ведь. Вот заработай себе на ужин, садись со всеми, как равный с равными, как поработавший и заработавший, вот тогда уже и рассказывай. А они тебе про свое расскажут — про погоду, про червя, что жрет капусту, про бабочку, про урожай, про корову, что отелилась сразу тремя телятами и лопнула. Да много всего тебе еще расскажут! Но только поработай сначала. Петр плюнул и ушел оттуда. В соседней деревне его гнали с собаками — тут просто не любили чужих. В следующей, когда он уже чувствовал, что дальше так не сможет, пришлось смириться и натаскать какой-то бабке воды в бочки. Покормили. Так вот теперь и шел по миру, разыскивая, где бы можно было просто рассказами кормиться. Но везде требовали грубого тяжелого физического труда. Или денег. А деньги опять же добывались трудом. Дикий край. Ничего они тут не понимают в искусстве. Никакой культуры.

— Эй, сказочник! Что ж ты кучу-то навозную такую кривую построил?

Ее же размоет по весне! Ну, никакой в тебе культуры нету, братец.

Ничего-то ты не умеешь — даже с простым назьмом не справишься. Так за что тебя кормили в Срединках, говоришь? За дрова или за воду? Что хоть умеешь-то делать по настоящему? По-людски — что умеешь?

Пышки

— И-и-ирка-а-а! — в ушах зазвенело. Даже зачесалось в ушах. Ну, кто еще может так визжать, кроме Таньки? То есть, давно уже Татьяны, как там ее папу, Петровны, что ли?

— Здорово, Петровна, чего блажишь-то, как прямо…? — Ирка, несмотря на время года, была по-осеннему сумрачна. Она и в школе такой была — серьезной и даже суровой. А Танька — та балаболка известная. И блондинка к тому же самая натуральная. То есть, и волосами и внутренним своим содержанием. И фигура у нее тогда была — ого-го. Секс-бомб, секс-бомб… Прямо вот про нее давнишняя песня. Не то, что сейчас, критически оглядела ее Ирка.

Хотя, эх, кто сейчас не с такой фигурой? Годы — они же прибавляют вовсе не там, где надо.

— Да ладно тебе нудеть, подруга! Ты погляди, какая погода! Погода была просто классная. Вчера прошел сильный дождь, помывший город и сбивший легкий летучий мусор в дальние углы. Теперь этот мусор лежал живописно по газонам, вдоль поребриков из блестящего сколами граней гранита, сметенный с черной скользкой мостовой утренними дворниками. Традиционно начало первого по-настоящему весеннего месяца мая было холодным, но солнечным. В воздухе плыл чуть уловимый запах огурцов — неподалеку толстая бабка в пуховом платке и сером ватнике продавала из пластиковой бочки свежую корюшку. Очереди к ней не было. Подруги синхронно закурили, каждая своё, облокотились на парапет, глядя в отражавшую синее небо и яркие желтые дома медленно и тяжело текущую внизу воду.

— А помнишь…, — начали вдруг синхронно и рассмеялись вместе. Раньше у них тоже так бывало, что одна и та же мысль вдруг приходила в голову. Бывает так: вроде, совершенно разные на вид люди, а думают иногда — слово в слово.

— А помнишь, как в «Пышечную» всем классом ходили на Первомай?

Помнишь?

— Ну, не всем, наверное? Нас все же было тогда — ого-го. Под сорок человек…

— Конечно, ничего не помнишь. И еще отличница была, а память-то — никуда. Стареешь, что ли? Нас так много было, что в две очереди пришлось встать тогда. Я пошла налево, а ты — направо. И стояли потом у столиков в разных залах. Потому что тесно было. Но тепло-о-о…