Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [56]
Решение оставить исключительно буквы, входившие в русскую азбуку, было определено рядом причин. Прежде всего, имперские чиновники, и не только они, верили, что единая азбука имеет огромную интеграционную силу, а различные алфавиты разделяют народы. Кроме того, сторонники смены графики и их оппоненты спорили о том, какая из азбук лучше передает звуки литовского языка. Модификация русского алфавита, то есть внесение некоторых букв латиницы, делала очень уязвимыми аргументы чиновников о преимуществах кириллицы[567]. Наряду с этими идеологическими мотивами имелись и практические. В действительности чиновники не слишком и скрывали, что реформа образования в Ковенской губернии и смена графики были нужны не для того, чтобы местные жители обучались литовскому языку, но единственно с целью облегчить усвоение русского языка: «Ни русские народные училища, ни руководства для них составляемые, ни руководители этого дела и наставники не могут и не должны заботиться о том, выучатся ли ученики народных училищ по-жмудски или по-литовски, если учатся по-русски. Все дело и вся цель дела, повторяю, состоит в том, чтобы ученики возможно скорее и возможно легче выучились по-русски»[568]. Автор этих строк – все тот же учредитель «народных школ» в Ковенской губернии Н. Н. Новиков схожим образом аргументировал и смену графики в одном из писем М. Н. Каткову: новые школы ведут за собой русскую азбуку, а азбука приведет за собой русский язык[569].
Поэтому нас не должно удивлять, что в народных училищах Ковенской губернии литовскому языку в лучшем случае отводилась вспомогательная роль, то есть он использовался до тех пор, пока дети не научались говорить по-русски. И даже такое использование литовского языка, видимо, применялось далеко не везде, поскольку большинство приезжих учителей вообще не знало языка крестьян. Чиновники Виленского учебного округа проверяли знания учениками русского языка, но, насколько известно, никому и в голову не приходило заботиться о знании литовского языка и проверять его[570].
В населенные литовцами уезды Виленской губернии были высланы литовские учебники в кириллической графике[571], однако трудно сказать, какая судьба их постигла. Несмотря на то что чиновники учебного ведомства иногда утверждали, будто в Виленской губернии начальное объяснение литовским детям дается на литовском языке[572], никакими надежными доказательствами использования литовского языка даже в качестве вспомогательного в Виленской губернии я не располагаю. С 1865/66 учебного года и Закон Божий литовцам в Ковенской губернии должен был преподаваться на русском языке, и обучение в течение первого года на литовском языке начинает рассматриваться только как временное средство, применяемое до тех пор, пока дети не начнут понимать по-русски.
К обучению на русском языке местные чиновники Виленского учебного округа стремились и преследуя прагматическо-националистские цели. Уже освобожденный от должности попечителя И. П. Корнилов предлагал своему бывшему подчиненному В. П. Кулину пропагандировать применявшуюся в народных школах Ковенской губернии практику обучения русскому языку детей учителями-русскими, на начальном этапе даже неспособными договориться с учениками. И. П. Корнилов предлагал обратить внимание на следующий аспект: «Насколько русский мальчик перегонит жмудского, при одинаковых способностях, когда оба привыкнут одновременно за русскую грамоту. Сколько времени понадобится жмудскому мальчику или жиденку, чтобы они достигли равных успехов с русскими мальчиками. На что русскому довольно одного года, на то инородцу понадобится, пожалуй, два и три»[573]. Следовательно, такой метод обучения (преподавание исключительно на русском языке) естественным образом давал преимущество этническим русским, которые и должны были доминировать в империи.
Прослеживается и больше признаков, говорящих о том, что местные власти и не пытались более серьезно способствовать тому, чтобы литовское население привыкло к литовским книгам в кириллической графике. На протяжении всего периода существования таких книг (до 1904 года) было издано лишь 55 изданий[574]. С начала 1870-х годов ни для литовцев, ни для латышей не издается ни религиозная литература, ни календари. Власти также не поощряли частных инициатив самих литовцев, призывавших соотечественников прекратить бойкотировать книги в кириллической графике и издавать такие книги. В конце концов после 1874 года в Вильне не осталось штатного цензора, знающего литовский язык (эта должность вновь учреждена только в начале XX века и лишь по причине того, что в руки чиновников попадало большое количество нелегальных литовских печатных изданий в латинской графике)[575].
Очевидно, что после изгнания литовского языка из школ соответственно проектировались и публичные функции литовского языка. В условиях отсутствия преподавания даже в начальной школе для литовского языка, по сути, не предполагалось никаких публичных функций. Публичное пространство становилось вотчиной русского языка: «Вторая, после Православия государственная сила России, Русский язык, равным образом должен быть господствующим во всех сферах жизни, и всякий другой язык, вне семьи, ни в каких государственных учреждениях, ни на торжествах, ни в разных других публичных местах, дозволяем быть не может. Равным образом вне круга семейного не должны быть дозволяемы никакие притязания или публичные обнаружения всякой другой народности, кроме русской ‹…›»
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.