Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [55]
Введение кириллицы – инструмент ассимиляции литовского населения
Важная роль в имперской политике в отношении литовцев принадлежала Н. Н. Новикову. Прежде всего, можно остановиться на его излюбленной теме – литовской языковой ситуации. Н. Н. Новиков не ограничивался лишь наблюдениями о том, что литовского литературного языка не существует – существует лишь множество диалектов, причем наблюдается очень сильное влияние других языков, – но, основываясь на мнении неизвестных экспертов, предлагал и гораздо более детальные определения: «Нечто подобное должно сказать о всех проявлениях народного творчества: пословицы на половину смешаны с чужими; песни утратили родные мотивы, даже бытовой обычай представляется наблюдателю каким-то самородным обломком»[553]. Мы видим, что абсолютно незнакомый с литовским языком Н. Н. Новиков конструирует или перенимает удобные для него модели этнолингвистического описания. На основе такой оценки он делает выводы, которые действительно трудно интерпретировать: «Эта смесь говора дает надежду на возможность создать на развалинах разных говоров русский и жмудский языки»[554]. Скорее всего, здесь Н. Н. Новиков имел в виду функционирование этих языков: жители Ковенской губернии вместо множества диалектов должны были начать говорить на русском и литовском языках. В другом месте он тоже говорит о «создании» языка: «Настоящее состояние литовского языка в Ковенской губернии допускает возможность и воссоздать его из развалин, и на этих развалинах создать какой угодно другой (зачеркнуто – язык)»[555]. «Воссоздание» в этом контексте может означать возвращение в старые времена, когда этот край, согласно доминировавшей исторической интерпретации, еще не был затронут полонизацией. Так что же должно было заменить множество говоров Ковенской губернии?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего необходимо обратить внимание на то, как чиновники Северо-Западного края понимали роль алфавита. Некоторые местные чиновники утверждали, что литовцев полонизировала «польская азбука»[556]. Точно так же готический шрифт, использование которого, как уже упоминалось, для литовского языка было запрещено в 1872 году, как предполагалось, способствовал германизации литовского населения[557]. «Польская азбука» в литовском письме, согласно Н. Н. Новикову, была необходима как инструмент экспансии польского языка[558]. Схожим образом объяснялось и использование латинской графики в белорусском языке. Другими словами, литовское письмо «польскими буквами» для этих чиновников было в принципе равнозначно польскому письму.
Как чиновники представляли себе процесс полонизации? Ответ на этот вопрос мы находим в объяснениях необходимости перевода латышского письма на русскую графику, данных занимавшим разные должности в Виленском учебном округе обрусевшим латышом Иваном Яковлевичем Спрогисом (Jānis Sproģis). Оказывается, вместе с «польской азбукой» латышский язык перенимает и польские слова, а также и саму структуру польского языка[559]. Таким образом, полонизация литовцев, а также латышей и белорусов, согласно мнению русских чиновников того времени, идет через графику: вводятся польские буквы, потом слова и, наконец, сама структура языка.
Теперь посмотрим, как развивается дальше замена графики литовского языка. Местная русская администрация быстро отказалась от рассмотренного нами выше варианта адаптации русского алфавита к особенностям литовского языка, авторы которого стремились как можно более полно принять во внимание особенности литовской фонетики. Предпочтение было отдано другому варианту – «русской кириллице литовского письма» (по утверждению Г. Субачюса). Главным автором этого варианта в 1860-х годах стал имевший татарское происхождение Иван Кречинский, учитель таурогенской приходской школы. В этом новом варианте кириллического литовского алфавита остались лишь немодифицированные буквы русской кириллицы[560]. И. Кречинский транслитерировал литовские слова таким образом, чтобы они приобретали максимальное сходство со словами, имеющими то же значение в русском языке[561]. Такой же стратегии придерживался и другой энтузиаст замены графики Захар Ляцкий, который предлагал, например, записывать слово «apvyniot» (обернуть) не в соответствии с литовской фонетикой («апвинёть»), но как «обвинёт», поскольку таким образом «по крайней мере не маскировалось бы родство литовского языка с русским»[562]. Наконец, предлагалось прибегать к «грамматическому насилию»[563]. Следовательно, то, что раньше творили с литовским языком поляки, и то, что чиновники называли полонизацией, теперь следовало делать русским. Другими словами, чиновники учебного округа не только ввели русскую графику, но и стремились максимально приблизить литовский язык в его письменной форме к русскому, демонстрируя родство языков. Иногда местные чиновники даже называли свое новое детище «русско-литовским наречием»[564].
Точку зрения имперских чиновников на смену графики прекрасно иллюстрирует и транслитерация русскими буквами латышских текстов. Эти тексты издавались не на латгальском диалекте, на котором говорили жители Витебской губернии, поэтому неудивительно, что для витебских латышей эти тексты были чужими
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.