Полигон - [30]

На плече мертвеца сидел ворон, черный, как ночь, и деловито расклевывал окровавленную шею.

— Кыш отсюда! — замахнулся на него Степа рацией. Ворон обернулся к человеку и, угрожающе приподняв крылья, издал резкое карканье. — Ах ты урод!

Человек махнул мечом, но ворон увернулся и взлетел на ближайшую ветку. В его маленьких черных глазах читалась укоризна: чего, мол, жадничаешь? Здесь на всех хватит… При этой мысли Степу чуть не стошнило. Он скинул с себя легкую камуфляжную куртку и накрыл голову Игоря. Нужно было бы, конечно, закрыть мертвому глаза, но Степа не мог себя заставить прикоснуться к телу.

— Простите, Игорь Сергеевич… — пробормотал Степа. — Я скоро… — и, подхватив рацию, побежал в ту сторону, где находился лагерь.

Чем дальше ребята отъезжали от мастерки, тем гуще становился туман. Темнело буквально на глазах. Ник включил свет и противотуманные фары, но лучи путались в густом белесом киселе, и видимость была практически нулевая. Дорога различалась от силы на пару метров перед капотом, поэтому Ник вновь перешел на первую передачу — и то, казалось, они двигались слишком быстро.

— Олег, что там со связью? — Ник прикурил очередную сигарету и приоткрыл свое стекло. Олег снова запустил на своей трубке поиск сети. Бесполезно.

— Все то же. Деревня скоро?

Ник бросил взгляд на подсвеченные потусторонним зеленым светом цифры суточного пробега. Раньше подсветка панели приборов у него таких ассоциаций не вызывала, наоборот, казалась приятной для глаз.

— По идее, мы уже давно должны до дороги доехать, даже с такой скоростью. От остановки автобуса до деревни — километра два. Вот только ни остановки, ни дороги нет. Я вообще не знаю, где мы сейчас.

— Мы что, заблудились? — подал сзади голос Толик. Сидящие по бокам Женя и Паша удивленно на него посмотрели. За всех ответил Ник:

— А заблудиться здесь тупо негде. Тут одна дорога, ни единого перекрестка до самого съезда в лес.

В салоне опять установилась тишина, нарушаемая только мерным стрекотом мотора и тихим шелестом задеваемых бортами веток придорожного кустарника, все еще не распрямившихся после грозы. С листьев на землю срывались гроздья крупных холодных капель.

Туманное одеяло перестало быть однородным — мгла то сгущалась перед капотом «жигулей», то отступала, открывая с десяток метров раскисшей глины. Паша вдруг подумал, что на полигоне все уже давно просохло, словно непогода просто приснилась… На это несоответствие он не обратил внимания. И никто не обратил. Вот тут ему стало по-настоящему страшно. Как все следы хорошего ливня могли исчезнуть за час? Пусть земля уже давно не знала другой влаги, кроме утреннего лесного тумана и росы, но пыль на тропинках?..

Додумать ему не удалось. Ник затормозил так резко, что Паша налетел грудью на водительское сиденье.

Машина остановилась на краю почти свободного от тумана обширного пространства. По бокам от дороги стояли почерневшие от сырости и времени перекошенные избы, производящие впечатление давно заброшенных. Лежали на сгнивших столбах щербатые заборы, ветер играл перекошенными ставнями и открытыми дверями. Сквозь влажную дымку на людей щерились битыми стеклами замшелые провалы окон, чуть дальше от избы уцелела лишь закопченная печь, стоявшая среди кучи обгорелых бревен, немо грозящая низким небесам перстом изъеденной непогодой кирпичной трубы.

«Здесь мы точно не ехали…» Ник перевел взгляд направо — и сердце сжалось в тугой комок, словно попыталось стать размером с грецкий орех.

На обочине стояла вросшая в землю насквозь проржавевшая «газель», сквозь кузов которой проросла довольно уже большая береза. Ошметки сгнившего тента раскачивало ветром, номер давно съела коррозия, и он превратился в бурый неровный прямоугольник, но Ник и не читая мог сказать, что эта машина была сегодня на мастерке во время парада.

Грузовичок Вадика.

Водительская дверь со скрежетом стала открываться, но, наполовину распахнувшись, заклинила. Тот, кто сидел за рулем, приналег — и, сломав петли, дверь с дребезгом обрушилась на дорогу. Из кабины выбрался человек и не спеша зашагал к легковушке.

— Оль, ты чего как в воду опущенная? — Кто-то тронул ее за руку, и девушка, вздрогнув, обернулась. Рядом стоял Антон, которого все происходившее до сих пор, казалось, совершенно не задевало — по крайней мере ни тревоги, ни страха на его сияющей физиономии не было. Если он и притворялся спокойным, то делал это весьма натурально, сам Станиславский поверил бы. Ольге даже стало противно.

— Скажи, Антон, я тебя трогаю? Только честно?

Ольга почувствовала, что где-то глубоко внутри проснулось чужое, темное, животное; оно зашевелилось и подобралось, готовое выстрелить сквозь вековую шелуху цивилизованности, подчинить ее тело и переломать словно спички все моральные устои и опоры разума, которые всю жизнь казались ей железобетонными. Она попыталась сопротивляться этому и, к ее удивлению, почти физически почувствовала, как разум с легкостью одержал верх, загнав дикарку на место. Словно перепуганно убралась какая-то сила, секунду назад переполнявшая ее. Ольга с удивлением обнаружила, что ее пальцы хищно согнуты и напряжены, готовые для того, чтобы выцарапать Антону глаза и располосовать лицо. Она отступила на шаг.