В общем, плюнув, он закрыл машину и побрел сквозь туман обратно в лагерь — просить, чтобы подбросили в город. Насколько он знал, единственный в этих краях автобус ходил раз в год по заветам.
И через пару километров набрел на свою собственную «газель», весьма удивившись: он прекрасно помнил, что дорога здесь одна, и кончается она в аккурат около мастерки.
Он так и не смог уйти от машины. И завести ее тоже не смог. К вечеру туман стал реже, и Вадик обнаружил, что машина стоит на краю брошенной деревни. В ту ночь ему пришлось заночевать в машине.
С тех пор прошло сорок лет…
Туман в этих местах не рассеивался никогда. Солнца также не было, лишь изредка Вадик мог угадать серебристый круг, плывущий за низкой белесой хмарью. Вокруг деревни-призрака простирались болота и сопки, заросшие ольшаником, хотя на полигоне ольхи не было и в помине. Вадик не знал, куда его занесло, но интуиция подсказывала, что неблизко. Несмотря на это, он неоднократно пытался выбраться из этих гиблых мест, однако в какую бы сторону он ни направился, в конце концов попадал в туман, выходил из которого уже в противоположном конце своих владений.
Он выбрал для себя избу, привел ее, насколько возможно, в порядок. Обшарил все дома в деревне в поисках полезных вещей и разжился топорами, вилами, лопатами и прочим деревенским инструментом. В подтопленных погребах и подполах ему посчастливилось найти не тронутые тлением овощи, которые пошли частью на еду, частью на рассаду. Мясом снабжали единственные обитатели заколдованного леса — зайцы. Поначалу он охотился, используя найденное в одном из домов старинное кремневое ружье, но и без того скудные запасы пороха быстро истощились, и ему пришлось осваивать охоту при помощи самодельных силков. Вадик попытался было заняться разведением зайцев, но практика подтвердила где-то вычитанную теорию — они в неволе размножаться отказались напрочь. В итоге он от души выматерил ушастых импотентов.
Первый урожай пропал — он выбрал для огорода слишком сырое место. Но уже второй дал небольшой запас провизии, и пусть картошка была мелкой, а лишенная солнца морковь вырастала бледной и хилой, все же это была пища.
Влад не мог определить, в какое время его занесло. В избах не было и намека на электричество, но в окнах стояли кое-где уцелевшие прозрачные стекла. Старинное ружье — и вполне современные инструменты, на которых Вадик, как ни искал, не нашел ни одного клейма. Все найденные им ножи были самодельными, на деревянных ручках; оловянные ложки и — мелочь, но досадно, — ни одной вилки. Нигде ни книг, ни газет, ни настенных календарей, ни даже обоев. На всей мебели, сделанной в духе годов так семидесятых, — ни одной этикетки или штампа. Одежда нашлась только простая — фуфайки, штаны, валенки, — но если и попадались где пуговицы — то костяные или деревянные. Труба, в общем. Вся одежда отсырела, но после сушки на печи оказалась вполне пригодной для ношения.
Самыми технологичными вещами в деревне были японские электронные часы Вадика да мертвая «газель» у околицы. В телефоне на второй день кончилась зарядка, и теперь Вадик уже не представлял, куда мог его засунуть. В часах батарейка прожила два года, после чего Вадик вкопал во дворе столб и стал делать на нем зарубки, уподобившись Робинзону Крузо. Да он и был Робинзоном в этой дурной бесконечности.
Свой первый Новый год Вадик отметил попыткой суицида. Он решил повеситься, но дубовая потолочная балка лопнула под его весом как спичка. Расценив это как знак, Вадик такими глупостями больше не занимался.
…Старик говорил монотонно, не делая больших пауз. Эмоции били из него лишь в самом начале, а после — сошли на нет. Ритм его речи успокаивал, тревога ребят уходила, все произошедшее за этот сумасшедший день отступало на задний план, становилось не важным, не стоящим потраченных нервов. В голове Олега сгущался туман, так же, как в окружающем лесу. «Гипнотизирует, сука…» — вяло ворохнулась мысль. Наплевать. Уже никуда не нужно спешить, рваться… Такого умиротворения Олег не испытывал никогда. Устав стоять, он опустился на корточки рядом со стариком, и остальные последовали его примеру.
Старик закончил рассказ и огляделся. Все под контролем, никаких проблесков собственной воли его добыча не испытывала. Остался один момент, весьма важный.
— А что, сынки, вы не голодны? Пойдемте в избу, у меня картошечка поспела…
«Сынки» поднялись, помогли встать старику и покорно двинулись вслед за ним к ближайшей избе с заколоченными накрест окнами. «Шестерка» осталась стоять с распахнутыми дверями и заведенным двигателем.
Как только перекошенная дверь закрылась за спиной Паши, двигатель зачихал, а потом заглох. На панели загорелись красные лампочки, но выключить зажигание было уже некому.
— Пойдем! — Антон увлек за собой переводящую дыхание Ольгу. Они подошли к лежащим рядом с распластанной палаткой металлическим трубкам. — Ты палатку никогда не ставила? — Ольга помотала отрицательно головой, испытывая неловкость, словно признавалась в чем-то зазорном. — И как ставят, не видела?
Ольга видела это неоднократно — как-никак третий год в ролевом движении, но никогда не обращала внимание на процесс эволюции матерчатого домика из скатки, притороченной к рюкзаку. Не вдаваясь в подробности, она снова мотнула головой.
