По дороге дамы разговаривали между собой. Свидерский в разговоре не участвовал.
Остановились у вокзала. Мадам Конобеефф вышла, чтобы открыть багажник.
— Кстати, как вышло, что вы показали мой e-mail m-me Беркутовой? — осведомился Свидерский, доставая свою сумку. — Я, по-моему, не давал на это позволения. Она и электронный адрес мой теперь знает — благодаря вам.
— Я не показывала, — сказала явную неправду мадам Конобеефф.
«Просто, как дважды два четыре, — подумал писатель, — если бы не показывала — откуда бы та вообще узнала о его существовании?»
— И еще одно, — продолжал он, чуть повернувшись в сторону открытого окна машины, за которым виднелся медальный профиль Ланы Фройнд. — M-me Беркутова заявила, что по ночам гуляет по коридору с ножом в руках. Мне кажется, есть смысл подсказать обитетелям дома, что им лучше было бы запирать свои двери.
— Ну, это опять ваши фантазии, — состроила мину мадам Конобеефф. — Или она пошутила.
— Хорошенькие шуточки, — пожал плечами Свидерский. — На вашем месте я бы остерегся. Когда имеешь дело с шизофрениками, можно ожидать всего.
На медальном профиле Ланы Фройнд не отразилось ничего, но Свидерский прекрасно знал: эта столь пекущаяся о своем здоровье и благоденствии дама теперь будет не только запирать свою дверь, но и дважды проверять, хорошо ли она заперта.
В самолете он думал: эх ты, monsieur Sviderski, ягненок ты, интеллигент недостриженный. Русский мужик бы дал этой чешской мадам такого пинка под зад, что, глядишь, и выбил бы из нее эту самую ее «што-за-хрению». А ты… Да и с остальными ты как-то не так. Типичные западные люди, ты же им — о морали, о совести… Да они и слов таких не знают. Проходили в школе, а потом благополучно забыли…
Финал чемпионата Европы он смотрел уже дома. Греки сражались в Лиссабоне с португальцами. У Свидерского как раз обнаружилась в шкафу полузабытая бутылка греческого «Кагора».
«После всей этой истории — буду болеть за греков, — думал Свидерский. — Греки всегда знали, как плыть против течения».
Вино было кроваво-сладким. Греки выиграли.
